ТЕОРЕМА СОЦИУМА 
 

Общественная примитивизация

В новых условиях посттоталитарного существования логично было бы ожидать постоянного усложнения общественной жизни, более разнообразной, предоставляющей выбор во многих прежде недоступных сферах. Тем не менее известный социолог фиксирует обратное: политическая и общественная жизнь становится все упрощеннее и примитивнее

Мои коллеги уже не раз писали о «дегенерации политической сцены», о слабости российской интеллектуальной и культурной элиты, оказавшейся не в состоянии ни осмыслить происходящие процессы, ни задать новые ценностные ориентиры и цели. Особенно заметно все это стало после начала чеченской войны. Практически исчезло политическое многообразие, резко сузился спектр программных выступлений различных партий и политиков. Президентская команда провозгласила своей главной задачей лишь укрепление государственной власти как таковой, то есть самообеспечение новой номенклатурной клики, и общество приняло это, а политики поторопились присоединиться к такой программе. Все это свидетельствует о крайней пассивности и неразвитости гражданского общества, о том, что до сих пор нет институтов, которые позволили бы артикулировать групповые интересы, нет механизмов такой артикуляции.
В принципе такими механизмами могли бы стать деятельность депутатов или средств массовой информации, а также клубы, специальная пресса и литература – все это могло бы стать ареной, на которой разворачивались бы публичные дискуссии, а в них – упорядочивались, осмыслялись значимые для общества проблемы. Однако в большинстве своем ни СМИ, ни депутаты такой роли на себя не берут, да и нет у них требуемых для этого ресурсов и компетенции. Депутаты фактически стали лоббистами отраслевых или региональных корпораций, а телевидение и печать транслируют кулуарные интриги различных групп влияния.
Подавляющее большинство наших собеседников в опросах утверждали, что не имеют возможности контролировать или как-то влиять на решения, принимаемые властью («имеют такую возможность» только 10%), причем, чем выше уровень образования, доход, запросы, тем сильнее ощущение отчуждения от власти (в группах с высоким образованием и высокими доходами, среди руководителей и специалистов – 93%), хотя необходимость такого контроля признают три четверти опрошенных. Вместе с тем более половины наших собеседников полагают, что люди, стоящие у власти, озабочены только своим материальным и карьерным благополучием; по мнению 23% – это «честные, но слабые или некомпетентные люди», и только каждый десятый уверен, что нынешнее правительство – «хорошая команда, ведущая страну правильным курсом».
Условное (полное или частичное) доверие сохраняется прежде всего к институциям социально наиболее простым и даже архаическим по своей структуре и традиционным символам, никак не связанным с современными процессами и ценностями: армии, госбезопасности и церкви. Те же институты, которые должны, по сути, обеспечивать жизнь гражданского общества: суд, прокуратура, милиция, профсоюзы, – находятся за чертой общественного доверия. Можно сказать, что гипертрофированное доверие к президенту – это перевернутое недоверие к остальным общественным структурам, инстанциям и публичным фигурам.
Программный тупик, отсутствие в стране позитивных идей и целей реального социального изменения вынуждает власть к провоцированию все новых и новых витков экстренной мобилизации. Последняя была связана с войной в Чечне, когда на основе ксенофобии и страха за собственную безопасность люди объединяются в поддержке нового лидера, в надежде на него. В результате таких волн всеобщей мобилизации не появляются новые институты, способные организовать жизнь на новых рациональных основаниях, но складывается своеобразная дезориентированная масса, которая консолидируется не вокруг некоего комплекса идей, а вокруг псевдохаризматического лидера.
В упрощении социального пространства есть определенная логика и своя энергетика. Процесс питается напряжением в общественном сознании, которое вызвано разрывом между государственными и общественными институтами, с одной стороны, и сферой повседневности, частного существования – с другой. У властных государственных и государственно-экономических корпораций и обыкновенных людей разные и цели, и способы обосновывать смысл своих действий. Первые лучше организованы и рассматривают сферу повседневности, частной жизни как собственный ресурс. Вторые, напротив, вынуждены воспринимать нормы этих корпораций как внешние рамки своего поведения, примеряясь к ним, иногда используя в своих нуждах, но не контролируя их. Тут главная проблема – в отсутствии общих точек согласования интересов партнеров.
На протяжении последних четырех – шести лет, когда мы спрашивали россиян о степени их доверия к ведущим политикам, позиции «никто не вызывает доверия» и «нет таких политиков» привлекали свыше четверти опрошенных. Если в конце 80-х – начале 90-х годов большинство считало предоставление всей полноты власти президенту или генеральному секретарю крайне опасным, то сегодня свыше 60% наших собеседников считают, что «проблемы, стоящие перед Россией, можно решить только путем сосредоточения власти в одних руках».
Такой трансформации политического пространства вполне соответствует распространенное представление об обществе как о чисто электоральной массе населения, лишенной собственных интересов и сил самоорганизации, пластичном материале, из которого можно создавать любые требуемые власти композиции. Дополняет его очередная демонизированная фигура «пиаровца» – специалиста по манипулированию общественным мнением. Политическая и – шире – общественная ситуация стала такой, что проблемы ценностей, целей, альтернативных программ развития сменились рабочими вопросами удержания власти в собственных руках задачами политтехнологии. В результате в общественном мнении сложились механизмы упрощения сложных политических представлений, что обеспечивает известную устойчивость массовых реакций.
Российским средним классом стали в основном промышленные квалифицированные рабочие, и это не случайно. Рабочие крупных государственных предприятий ближе других к средним показателям по стране. Среднее специальное образование, доходы, двухкомнатная квартира, шесть соток и летний щитовой домик на садовом участке, в лучшем случае – «Жигули» или «Москвич» – таков полупринудительный ассортимент благополучия при одобряемом поведении трезвого, хозяйственного, работящего «мужика». Фабрика – своего рода модель социума в советском и постсоветском сознании, и отношения внутри ее образуют модуль человеческих отношений и связей в социуме.
Доминирование подобной модели в российском массовом сознании – верный признак того, что модернизация систематически блокируется, что дифференциация общества в соответствии с собственными усилиями, образованием, инициативой, наследством отторгается большинством. Такая модель человека сама по себе – один из способов подавления разнообразия и потенциала образования элит. Более того, именно она создает внутренние неосознанные напряжения в обществе, феномены социальной зависти, двойственности и лицемерия.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"