Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №17/2003

Вторая тетрадь. Школьное дело

КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
ВЫСОКАЯ ПЕЧАТЬ 

Андрей ТУРКОВ

Подземный рост души

Давид Самойлов в его дневниках

РИСУНОК БОРИСА ЖУТОВСКОГО

РИСУНОК БОРИСА ЖУТОВСКОГО

Есть у Давида Самойлова стихи о том, что даже самые знакомые всем слова – это на самом деле еще неизведанные страны, и всю глубину их значения, всю игру смыслов, в них таящуюся, постичь совсем непросто. Об этом снова думаешь, читая посмертный двухтомник поэта «Поденные записи», выпущенный издательством «Время».
Иные страницы этих дневниковых заметок легко окрестить подёнками – этакими бабочками-однодневками, порожденными, если вспомнить знаменитое пушкинское, «малодушной погруженностью в заботы суетного света»: «Тысяча мелких дел. Беготня по городу, утомительная и угнетающая... Домой прибрел ночью, прогуляв деньги, нужные весьма... Беспутные, бесплодные дни» и т.п.
И до поры до времени куда реже вспоминаешь другое значение слова «подёнка» (подёнщина то ж) – ежедневный, не сразу замечаемый, как за бегом секундной стрелки – движение часовой стрелки, труд. Когда же настроишься на эту волну, перед тобой открывается то, что Блок, кстати, необычайно высоко ценимый Самойловым, определял как «подземный рост души».
Вот постепенно исчезают петушиные ноты юношеских дневников. Реальная страшная война с кровью сдирает иллюзорно-романтические представления о мире и людях.
Быстро развеиваются первоначальные наивные иллюзии насчет мудрости и благодетельности для искусства печально знаменитых постановлений ЦК 1946–1948 годов. И те самые люди, которые в них грубо поносились, становятся для Самойлова не только высоким мерилом подлинного творчества, но и друзьями и советчиками.
Позже он будет говорить о своей «стародавней и несокрушимой» любви к Анне Ахматовой. А она, в свою очередь, живо откликнется на появившиеся в печати в середине 50-х годов его стихи. «Слышен поэт», – скажет Анна Андреевна, особенно отметив строки:

Все хорошее или дурное,
Все добытое тяжкой ценой
Навсегда остается со мною,
Постепенно становится мной.

А впереди еще были «Сороковые, роковые...», «Державин», реквием погибшим друзьям «Перебирая наши даты...» и многое другое – словом, весь «зрелый» Самойлов.
Сквозь тягостные препоны 60–70-х годов, сквозь житейскую маету, горестную необходимость вечно отвлекаться от заветных замыслов ради заработка («...как касторку глотаю переводы, строк по 60 в день», – жаловался он) прорастают в записях напряженные и все более глубокие размышления о грозных тучах на историческом горизонте (например, о грядущем взрыве националистических настроений), которых многие тогда еще не различали, и о «пробуксовке» общественной мысли перед подобными опасностями.
«В мире гораздо больше людей с идеями, чем с мыслями», – горько и едко формулирует поэт, проводя неожиданную границу между этими мнимыми синонимами: «Мысль дает представление о том, что происходит. Идеи требуют от действительности того, что она не может дать... И ради себя готовы изломать действительность».
В этой записи середины 70-х годов живо ощутимы реальный, кровоточащий исторический «опыт, сын ошибок трудных», говоря пушкинскими словами, а также плоды собственных многолетних раздумий и непрекращавшегося «диалога» со многими из современников.
Самойлов тесно общался с великим множеством людей – от почитаемых «старейшин» Анны Ахматовой, Николая Заболоцкого, замечательного переводчика Николая Любимова и ровесников из «фронтового братства» до племени более младого – Наума Коржавина, Владимира Корнилова и уж вовсе «зеленого юнца» в пору их первого знакомства – Иосифа Бродского, в нем еще до всех уготованных ему испытаний угадал «неприспособленность к отлившимся формам общественного существования и предназначенность к страданиям».
При этом Самойлов всегда остается собой, отстаивая собственные взгляды, вкусы и оценки и не избегая споров, а то и прямых конфликтов с самыми дорогими и близкими, будь это друг со студенческих лет (и в то же время вечный «оппонент») Борис Слуцкий, горячо любимая Лидия Корнеевна Чуковская, с которой у них только что до рукопашной не доходило в суждениях о «позднем» Солженицыне, или Натан Эйдельман, чья эпистолярная дискуссия с Виктором Астафьевым явно не одобрялась поэтом.
Столь же свойственна ему высокая объективность в суждениях о тех, чье творчество разительно отличалось от его собственного. Не будучи особым почитателем поэзии Александра Твардовского, Самойлов, однако, не только «с трудом пробивается сквозь вежливый кордон», когда опасливо ограждали похороны опального писателя, но и, с презрением упомянув о прозвучавших над его гробом «казенных речах», так характеризует своего старшего современника: «В русской журналистике он равен Некрасову (как редактор «Нового мира» – редактору «Современника» и «Отечественных записок». – А.Т.)... «Теркина» будут изучать в школах, покуда не выветрится русский солдатский дух... Лучшая поэма – «Дом у дороги».
«Это человек выдающегося чувства правды, – пишет Самойлов об Александре Яшине, – необычайно тонкая натура, подлинный самородок. Я все более ценю его и начинаю любить лично. Он пуповину свою перегрызает сам». (Речь идет о мучительном отрешении недавнего лауреата Сталинской премии и от столь превознесенной поверхностной и «лакировочной» поэмы «Алена Фомина» и от прежней слепой «веры».)
Вообще категорическое деление на «наших» и «не наших» Самойлову было не по нутру, равно как и самодовольное красование «передовыми» взглядами или «оппозиционностью». Он даже рискует усомниться в подлинной значительности произведений иных представителей диссидентства и так называемого андеграунда, кокетливо примерявших «терновый венец» гонимых мучеников, и ядовито именует их «Рахметовыми на пуху».
Остается добавить, что столь беспощадный и острый в оценках автор «Поденных записей» не льстит и себе самому: «Прибыла верстка моей книги. Прочитал ее с величайшей холодностью. Неважнецкий я поэт». И уж конечно себе в первую очередь адресует внешне смешливую «заповедь»: «Поэт должен поступать с собой, как учитель с плохим учеником: ставить себе заниженные отметки, карать за дурное поведение и порой выгонять из класса».
Пленительная смесь «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», доброты и веселого лукавства!


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru