ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ 
 

Любая книга – это всего лишь стопка страниц, которые ждут своего читателя. Но у каждой книги есть своя частная история, вернее, миллионы историй, развивающихся во времени вместе со взрослением человека, с ходом эпохи. На этой полосе сошлись три статьи о детской литературе, рассматривающие детскую книгу с трех разных, может быть, взаимно исключающих точек зрения. Первая из них написана словами повзрослевшего, но сохранившего ясную память о детстве человека – о книгах, ныряющих из страны в страну, из одного времени в другое, о их метаморфозах и о тех смыслах, которыми их наделило то или иное время, но одновременно – и о смысле, которым их наделяет детство, на какую бы эпоху оно ни приходилось. Вторая статья – о том, что больше самих книг – о юности и ожидании, о вечных вопросах, на которые детская литература отвечает порой даже поневоле, не желая того. Она написана от лица того читателя, который еще не стал другим и не желает расставаться со своей юностью. И третья статья – о частной судьбе одной конкретной книги, одного автора глазами беспристрастного, “взрослого” читателя, который смотрит на книгу поверх голов тех, для кого она писалась. Эти три взгляда на детскую литературу (да и не только на нее!) существуют в нашем мире одновременно, и то что они так явно сошлись на этой полосе, нельзя считать простым совпадением.

В поисках правильной земли

Философия юности

В ранней юности мир, еще неведомый, но уже ясно предвкушаемый, кружится исключительно вокруг нас. Что ни встреча – знак, что ни блик на окне кабинета физики – знамение, что ни ветер – божественный промысел. Прибавим к этому волшебное томление, из-за которого делать ничегошеньки не хочется, душеспасительные прогулы уроков, бессонница с сигаретами на балконе, пока родители спят, запахи раннего утра, телефонные гудки, неуместная взаимная влюбленность, запреты и страх, оказывающиеся слабей желаний и жажды неведомо чего, и, наконец, строки книг, сквозь которые мерещатся самые неожиданные смыслы и самые сладостные обещания. И ничего не понятно, потому что жизнь-то только начинается и все только предстоит, а дальнейшая судьба – и кто поспорит – зависит только от дерзости и смелости, особенно по отношению к родителям, учителям и всем тем, кто спешит навязать свои предубеждения и установки.
Может, именно поэтому школьные сочинения казались адом. Адом потому, что надо было корчить из себя нравоучительных взрослых, лечащих психиатров как для авторов, так и для героев, придумывать кому-то алиби, объяснять причины и следствия заведомо дурацких поступков. И – о ужас! – решать, почему обаятельнейший и грешный Свидригайлов – негодяй, а скучный Акакий Акакиевич всего лишь метафора несчастного одномерного человека. С дрожью вспоминаю ненавистную «Чайку» Чехова, или еще того хуже – грозный «луч света в темном царстве» Островского, или, Боже упаси, «Войну и мир», которую лучше все-таки дарить людям на 25-летие. Куда приятнее было листать «Сатирикон» или же зачитываться «Мастером» Булгакова, набоковской «Камерой обскура», брюсовским «Огненным Ангелом» – хотя бы потому, что читать их никто не заставлял.
Но, по правде говоря, что могло быть прекраснее книги, отысканной самостоятельно, книги, не навязанной ни школой, ни родителями, книги, в которой наконец-то можно было найти все симптомы собственной болезни, изучить ее и понять, что происходит, пусть даже это заблуждение вскроется уже через год или сразу по окончании школы. Поверенными зачастую становились фэнтези, исторические романы и даже сказки. Так, эпосы Д.Р. Толкиена и мистика Урсулы Ле Гуин, интриги А. Дюма и патриотичность Алексея Толстого легко перемешивались с упоительной сказочностью Туве Янссон или же Экзюпери.
Объяснение тому кроется вовсе не в пресловутом «уходе от жестокой реальности, суровой правды» и т.п. Мир четырнадцатилетнего юноши или девушки еще не пережил грехопадения. Сама эта мысль не в состоянии уместиться в их горячих головах, и не потому, что так уж громоздка, а потому как юность – время безотчетной влюбленности и твердой уверенности в своей незаменимости, исключительности. Ни древность земли под летней танцплощадкой, ни 99-процентная статистика печальных да безысходных развязок книг из обязательной школьной программы не способны ускорить процесс старения. Скорее наоборот – чем больше взрослые настаивают на своем, тем сильнее хочется избегнуть общей участи, стать «маленьким принцем», которому французский летчик посвятит роман, хоббитом, уходящим во мрак ночного леса, разбойником, бьющим поклоны набожному царю, воином, глядящим в глаза беззубой смерти, остроухим существом в волшебной шляпе с губной гармошкой в кармане. И едва ли имеет смысл ссылаться на инфантильные, незрелые пристрастия к сказочным сюжетам, дело обстоит куда серьезнее, ибо юноши и девушки пускаются на поиски самой правильной и самой правдивой реальности, в которой каждый занимает свое истинное место. Пусть мероприятие и обречено на порвал, зато перед глазами вопрошающего проступает планета, знакомая давным-давно, засыпанная песком, такая, что сердце щемит от безбрежного одиночества. Где каждая встреча – следующий шаг к познанию мира, а значит, и себя, а люди – это фигурки, маячащие на горизонте, и чтобы подружиться с ними, нужно молчать и молчать, ведь «слова только мешают понимать друг друга…».
«Кто я такой?» – спрашивает чайка по имени Джонатан Ливингстон, изгнанная из Стаи. Повесть Ричарда Баха была написана как откровение, или, точнее, послание – и не кому-нибудь, а только юным и неприкаянным, то есть тем, кто верит в невозможное. Эту книгу нельзя читать взрослым, потому что они сочтут ее глуповатой. «Чайка по имени Ливингстон» посвящена искусству птичьего полета – без земли, без пристанища, без прошлого, без будущего, без старости и несчастий – в поисках совершенства. «Мы перелетаем из одного мира в другой, забывая, откуда мы пришли, и не беспокоясь о том, куда идем. Мы просто живем текущим мгновением. Сколько жизней каждому из нас понадобилось прожить, чтобы только лишь осознать: пропитание и грызня, и власть в Стае – это еще далеко не все? Тысячи жизней, десятки тысяч! А после нужно было сообразить, что существует такая штука, как совершенство».
«Глаза слепы. Искать надо сердцем», – говорят герои французского летчика, и отроки спешат согласиться. Набраться терпения и искать – новые страны, новые континенты, новых друзей, возлюбленных, и не важно, что мир давно поделен на квадраты, треугольники да заговоренные круги. Плевать на верх и низ, лево и право. Пусть скорость света непреодолима, пусть старость неизбежна, пусть «маленькие люди» вечно несчастны, большие люди непременно чудовища, а настоящие герои погибают самыми первыми! Ведь главное – это понять, что происходит в пустоте, в пустоте между словами, между просветами и мглой, между «да» и «нет», между верой и отчаянием.
Жизнь человека – это симфония, тревожная и безмятежная, лирическая и жестокая, исключительно важно, с какой силой и выразительностью прозвучат первые такты.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"