КРУГИ ИСТОРИИ 
 

Конкурс исторических научных работ старшеклассников, ежегодно проводимый обществом "Мемориал", о котором мы уже писали, дал возможность учителям взглянуть на себя глазами учеников: одна из работ последнего конкурса была посвящена советскому учителю.

Когда дорога к правде уходит из-под ног

Драма школы и педагога в годы советской власти

Тема нашего исследования возникла случайно. Она родилась из наших словесных дуэлей с учителями, реплик одноклассников об учителях.
История судеб учителей основана на устных и письменных воспоминаниях, частной переписке, на документах. Наша работа – дневник “героя нашего времени”, учителя.
Случайно возникшая тема открыла нам истинный масштаб личности советского учителя, драматизм его судьбы и привела к серьезным размышлениям о проблеме учителя и власти, об их трагическом взаимодействии.

“Мы наш, мы новый мир построим”

Советская власть в построении нового мира огромное место отводила учителю. Воспитание нового человека – это только часть грандиозного плана строительства нового мира, задуманного партией большевиков. “Каждый учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит, и не может стоять в буржуазном обществе. Это – истина, не требующая доказательств”.
Ленинская формулировка определила и закрепила характер взаимоотношений власти и учителя на долгие десятилетия ХХ века. Кто учитель: исполнитель или равная фигура в этом взаимодействии власти с ним? Как характер взаимоотношений с партией отпечатывался на его работе?
В поисках ответов на эти вопросы мы разыскивали старых учителей, расспрашивая и записывая их воспоминания.
Герой первого нашего рассказа – Ксения Степановна Тюкалина.
Голод 1921 года выкосил Пугачевский уезд Самарской губернии. Даже по официальному признанию голод принял небывалые размеры. Ксения Степановна, обходя ближайшие села, подбирала брошенных детей, определяла их в детдома, которых было создано лишь в Пугачеве 26! Она стала работать в одном из этих детдомов, в котором были собраны только дети коммунистов, погибших на фронтах Гражданской войны или умерших во время голода. “Впервые увидела их – кожа да кости. В болячках и вшах. Не смеялись. Маленькие старики. Разучились есть. Я с головой ушла в работу... Продукты питания для детей присылало благотворительное американское общество АРА. Они привозили рис, сахар, какао. Сначала дети бросались на эту еду. И если не доследишь за детьми, то некоторые погибали от переедания. Но русские дети не были приучены к сладкой американской каше и какао. Ребята постарше нашли выход: они относили монашкам в монастырь свою сладкую кашу в обмен на соленую капусту, огурцы, помидоры...”
Мы читали ее воспоминания, расспрашивали старых учителей, которые общались с ней, из этих рассказов вырисовывался образ человека не сомневающегося, твердого, увлеченного возможностью участия в живом деле. Она жадно вдыхала воздух революции и не задавала вопросов. Для нее правда истории и правда революции – синонимы, потому и нет вопросов. Почему голод принял такие масштабы в Пугачевском уезде? Почему создали специальные детдома только для детей красных командиров и советских партработников? Как же быть тогда с лозунгами революции о равенстве и справедливости?..
Семь лет Ксения Степановна проработала в детдоме. В 1927 году вступила в партию большевиков. “Партия выдвинула меня на новую работу – красным финансистом в сберкассу”. Это был очередной фронт...

Учитель – фигура трагическая...

Педсоветы, профсоюзные собрания, методические объединения, открытые партийные собрания, инспекторские проверки гороно, районо – вот система контроля “недреманного ока” партии. Советская система фильтровала кадры учителей и с помощью характеристик. Всесильная власть характеристик – это историческая примета 30–70-х годов.
Екатерина Евдокимовна Толмачева, учительница истории, на наши вопросы, чем советская власть поддерживала учителя, как оплачивала немереную его работу, ответила с щедринской, как она сказала, горестью: “Приходится констатировать: ничем, никак”. И стала рассказывать о детях, а не об оплате. О детях, и только потом о зарплате, быте. Мы подметили эту особенность в рассказах всех учителей, с кем нам пришлось беседовать.
“В 50-м году после учительского института работала директором семилетней школы. Зарплата – 600 руб. Демисезонное пальто на все сезоны, пара убогих комбинашек и туфли-полуботинки, резиновые ботики с каблуками без туфель. Какое убожество быта, одежды и отсутствие требовательности к этому. Все шло как должное. И это в расцвет эпохи, когда “учитель должен стоять на такой высоте, на какой он не стоял никогда”. Ожидалось ли? Нет! Я думала, что это уже есть...”
В районо нам дали справку о зарплате учителя, а в журнале “Преподавание истории в школе” напечатаны таблицы – что и сколько стоит. Сопоставляли цифры таблиц и удивлялись, как можно было жить на эти деньги, если семья учителя из четырех человек и только один работающий...
Рассказывает учительница литературы Н.П.Назарова, 52 года педагогического стажа: “Власть всегда держала учителя на голодном пайке, интеллектуальном и материальном. Зато взваливала непомерную ношу – работу. Работа учителя плюс общественные обязанности. Чего стоит только одна обязанность – подписка на заем. Мы, учителя, обязаны подписаться на две зарплаты. Ходили по домам, уговаривали. Я, учительница литературы и русского языка, упрашиваю, умоляю подписаться на заем. Кого? Толижину, в доме которой запредельная нищета. А утром на урок, где говорю о милосердии. Для Толижиной и я – власть. Олицетворение советской власти.
А к кому приходили мальчики после Афганистана? В школу, к учителю. Страшное мне поведал один мой бывший выпускник. Я должна была выслушать исповедь; что я могу ему сказать? Как мы готовили этих мальчиков? На “Малой земле” да на “Целине”. Что-то важное им не сказали о жизни, о человеке. Правды не сказали.
Власть поставила нас в тупиковую ситуацию.

“Я – другое дерево”

В начале 70-х годов контроль за настроениями и работой учителя стал поистине тотальным: политзанятия, школа для молодых педагогов, профсоюзные собрания и собрания трудового коллектива, горкомовские проверки.
И все же просмотрели учителя литературы Людмилу Борисовну Магон.
Выпускница Саратовского университета, талантливая ученица Юлиана Григорьевича Оксмана и Раисы Азарьевны Резник, она жила и работала преподавателем в городе Марксе Саратовской области. Все свои силы и возможности сосредоточила она на одном-единственном: дать нравственную поддержку добросовестному и честному убеждению. “Нравственная поддержка... честному убеждению” – ее факультатив для десятиклассников. Размышления Юлиана Григорьевича Оксмана, проза А.И.Солженицына и статья Г.Померанца “Нравственный облик исторической личности” – основа фундамента, на котором строилась работа ее факультатива по современной прозе, ее преподавание литературы, деятельность книгоноши. Жить по совести – ее ответ 70-м годам.
В конце ноября 1968 года в Саратовском университете читали лекции Раиса Давыдовна Орлова и Лев Зиновьевич Копелев. Людмила Борисовна приглашает их почитать лекции в Марксе провинциальным учителям. Лев Зиновьевич – товарищ Солженицына, первый его читатель, и она была настойчива, убеждала учителей и отцов города, доставала машину. Ездила со школьниками в Рязань в надежде встретиться с Александром Исаевичем.

Ее стали планомерно выживать из Маркса. Ее, о которой Раиса Азарьевна Резник писала: “Люся – работник редкой породы, потому что умеет быть хлебом, лекарством и праздником для учеников”.
В конце 1970 года решением горкома КПСС г. Маркса Л.Б.Магон была отстранена от работы. Ее не сумели устроить на преподавательскую работу ни в Саратове, ни в Риге. Нашлось место экскурсовода в Тарханах – лермонтовском музее. Но вскоре она вынуждена была вернуться в Маркс: тяжело заболела мама. Единственно возможная для нее работа в городе – воспитателя в спецшколе (бывшая колония для несовершеннолетних).
“Людмила Борисовна ломала стереотипы Зоны. Все – книги из Зоны, а она – Диккенса и Я.Корчака – в Зону. Они конфеты, шоколад – из Зоны, а она – в Зону. Дети для служащих Зоны – “мусор”, “помойка”, а она детей к себе в дом. Зона, уничтожая личность, тиражировала себе подобных. Людмила Борисовна выхаживала, растила душу мальчишек. Зона не могла простить гуманного отношения к детям Людмиле Борисовне. Что есть Зона? В расширенном смысле – это Система. Чем держится авторитет власти? Насилием, нивелированием личности, уничтожением личности. Что делает Зона-Система с отступником?” (Р.Орлова, Л.Копелев. “Мы жили в Москве”).
И.А.Шварц вспоминает: “Дети в ней души не чаяли, с начальством часто возникали инциденты. Ее группы довольно часто расформировывали, передавали другим педагогам, препятствуя ее сближению с ребятами. Наверное, будь у начальства хоть мало-мальский достаточный повод, ее бы уволили...”
Выдавливая Людмилу Борисовну из колонии, начальство било по самому уязвимому – детям. Отряд расформировали, разбросали. “О любви к ней ребят говорит еще один кошмарный случай, – писала И.Шварц Копелевым. – Одного мальчика 10–11 лет перевели насильственно из ее группы в другую. Мальчонка плакал (колонист!), умоляя начальство вернуть его к Людмиле Борисовне, взбунтовался, был посажен в карцер и там повесился”.
Уход из тюрьмы был предрешен. 19 марта 1974 года Людмила Борисовна Магон скончалась от кровоизлияния в мозг.
...В учебнике истории о настоящем учителе нет ни строчки. О трагическом взаимодействии учителя и власти тоже ни слова. Работая с архивными материалами, документами, мемуарами, мы открыли неведомый мир – мир учителей. И были потрясены их кропотливой черновой работой, увидели личность учителя, драматизм и красота которой всегда были скрыты от нас, почувствовали силу нравственного сопротивления власти.
Наше исследование – это попытка разрушить стереотипы восприятия советского учителя...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"