Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №62/2002

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ДОМАШНИЙ АРХИВ 
ИСТОРИЯ ОСЕНИ 

Исполнилось 110 лет со дня рождения Константина Георгиевича Паустовского.
И уже более трех десятилетий миновало с того дня, когда, говоря строкою Маргариты Алигер: “На высоком окском косогоре отпевала Паустовского Россия”. Шло время, каждая следующая эпоха отменяла предыдущую, топя в прошлом ее цели, интересы и настроения, предавая забвению многие громкие имена, – Паустовский оставался. Книги его читаются и перечитываются, иногда вызывая споры, но гораздо чаще сближая, помогая близким по духу людям находить друг друга в разобщенном мире.
И по-прежнему притягивает сама личность “поэта, распятого на кресте прозы”, по определению Пришвина, а невыдуманные, неисповедимые страницы его судьбы, вдруг открывшись, волнуют не меньше, чем неожиданно найденные страницы текстов…

Сейчас стоит туманная, рыжая осень.
В лесах горечь и тишина.
Я много брожу по реке и лесам,
думаю о всяческих событиях…
Константин Паустовский

СОПРИКОСНОВЕНИЕ СУДЕБ
Ирина БУТЫЛЬСКАЯ

«Жизнь другая – моя, не моя...»

История одной встречи

Ранней осенью 1959 года Константин Паустовский получил письмо, отпечатанное на старинной машинке. Женское имя на обратном адресе не говорило ему ни о чем.
Жил Константин Георгиевич в то время в своем любимом городке над Окой. Приступал к пятой книге “Повести о жизни” – “Бросок на юг”, в глубине которой есть печальная фраза: “…несравненно тяжелее пережить несбывшееся, чем несбыточное”.
Мог ли он предположить при взгляде на мелкие машинописные буковки на обычном конверте – одном из множества, какие приносила почта, что с этой минуты в его жизнь входит то, “чего уже не ожидало сердце”?..
И конечно, меньше всего ждала этого Леля – Елизавета Аркадьевна Лыжина – так звали незнакомку, нисколько не надеявшуюся на отклик известного писателя. У нее даже не было уверенности, что письмо дойдет до адресата: кому же из читателей Паустовского неведома его страсть к скитаниям? Но свершилось чудо, объяснение которому находит сам Константин Георгиевич: “Есть вещи, о которых очень трудно говорить и писать. Они лежат где-то на границе сознания, в той области, где живет поэзия и где рождаются чудеса (хотя в них принято не верить). Одна из этих вещей – чувство родственности у людей, совершенно не знающих друг друга. Я совсем не знаю Вас, но между тем часто испытываю тревогу за Вас и ловлю себя на том, что Ваша жизнь непонятным образом связалась с тем, что я пишу…”
Как это произошло? Уже вместе с первым ответным письмом Паустовский посылает свою фотографию, сделанную той же осенью в Тарусе, с надписью: “Леле Лыжиной – заочному другу – от благодарного писателя”. Коренная ленинградка, выросшая в семье солистов оперного театра, молодая жена и мать маленького сына, с ошеломившей ее неожиданностью становится героиней сюжета, словно бы рожденного под пером любимого писателя. Впрочем, во многом это так и есть.
“Мне кажется, что я смогу написать еще несколько хороших книг. И сознание даже отдаленного Вашего присутствия в этой жизни очень поможет мне. Так я чувствую – это не пустые слова”, – говорит Паустовский в письме, уже далеко не первом.
Переписка продолжается. Побывав за год во многих местах, следующую осень писатель вновь проводит в Тарусе: «…Как жаль, что Вы не были в моей деревенской избе. У меня над столом висит портрет Блока, – трагический и прекрасный. Я бы его Вам подарил на память о Тарусе… Я остался в Тарусе совершенно один и буду жить в этом одиночестве, вероятно, до Нового года.
Сейчас стоит туманная, рыжая осень. В лесах горечь и тишина. Я много брожу по реке и лесам, думаю о всяческих событиях…
…Я уверен, что мы увидимся и тогда я расскажу Вам кое-что в свое оправдание... Моя жизнь совсем не такая, как обычно ее представляют. Мне часто бывает трудно, почти невозможно трудно…
В ноябре я, должно быть, приеду в Ленинград на “Блоковские дни”».
Суждена ли им с Лелей встреча и чем она может стать для них обоих? Кто знает?..

Сбылось. В Пушкинском Доме в день 80-й годовщины Александра Блока Паустовский впервые видит ту, в ком и на расстоянии угадывал свет своей “зари вечерней”. Предчувствие не обмануло. Задержавшись в зимнем городе на Неве, каждое утро в номере гостиницы “Европейская”, работая над рукописью новой книги, Константин Георгиевич говорит Леле: “Я пишу ее во внутреннем посвящении Блоку, Пастернаку и Вам”. Реальность и литература взаимопроникают, сливаясь в единое целое, – у Паустовского так бывало и раньше не раз, но теперь замысел был иной, и давно пора дать слово его героине Елизавете Лыжиной:

“...Мы присели на широкий подоконник, и здесь Константин Георгиевич рассказал мне о “полуфантастической”, как он ее назвал, книге о своей жизни – не о той жизни, какую он прожил, а о такой, которая могла бы быть. И в этой “другой жизни” он непременно встретится и подружится с Александром Блоком. Их встреча произойдет именно здесь, в “доме Шретера” на Мойке, а эпиграфом к книге станет строфа из поэмы Блока “Соловьиный сад”:

Или разум от зноя мутится,
Замечтался ли в сумраке я?
Только все неотступнее снится
Жизнь другая – моя, не моя…

С Паустовским и его близким другом, Самуилом Мироновичем Алянским, хорошо знавшим Блока, ездили мы на Волково кладбище, где на Литературных мостках – могила поэта. Была оттепель и очень скользко. Листом фанеры я расчищала дорожку к могиле Блока. Ограда и памятник были покрыты ледяной коркой. Константин Георгиевич положил на могилу букет белых хризантем и, пытаясь отскоблить обледеневшую надпись на памятнике, сильно поранил руку...
…Были мы и у дома, где жил и умер Блок, на улице Декабристов, бывшей Офицерской. Вошли во двор со стороны набережной реки Пряжки. Константин Георгиевич сказал тогда, что завидует молодым, которые доживут до того времени, когда здесь откроется музей…”

До открытия мемориального музея-квартиры Александра Блока оставалось ровно двадцать лет. Леля не только доживет, но и еще двадцать один год подряд в день рождения поэта ее будут приветствовать в доме Блока неизменным возгласом: “Вот и наша Елизавета Аркадьевна с белыми хризантемами, как всегда!..”
Придет время – родится и музей Паустовского. Неподалеку от деревянного домика в московских Кузьминках, где он расположен, каждую весну буйно цветет старое грушевое дерево. В одном из писем я как-то рассказала о нем Елизавете Аркадьевне. “Сразу вспоминается Большой Алексеевский сад, – тотчас же откликнулась она, – а в нем старая и очень корявая груша, которая тоже, несмотря на возраст, пышно цвела весной. Я показала ее Константину Георгиевичу, и он сказал, что цветение старых груш – поразительное явление природы, трогательное и прекрасное…”
…Перебираю письма за девять последних лет, отпечатанные, верится, все на той же старинной машинке, пронизанные живой памятью о необыкновенном писателе. Была ли она похожа на лирических героинь его книг? …Я пишу это с благословения близких Елизаветы Аркадьевны, когда ее уже нет, не в силах простить себе, что мы так и не встретились. Но быть может, и несбывшееся не исчезает бесследно, оставаясь какой-то частью твоей души?..
И поймешь вдруг, что духовное чувство, озарившее жизнь, способно пережить тех, кому оно было даровано, перетекая в иные времена – в дар другим…

Благодарим за доверие сына Е.А.Лыжиной Тихона Черноземова, передавшего нам воспоминания матери о Паустовском, чье имя всегда было свято в их семье, и письма Константина Георгиевича, также нигде не публиковавшиеся.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru