ДОМАШНИЙ АРХИВ 
ОДИНОКАЯ ТЕТРАДЬ 

Выпускной торт из черного хлеба

Вспоминает преподавательница английского языка Наталья Яковлевна Кудимова

Когда началась война, мы жили в Курске. В ночь на 22 июня у всех были выпускные вечера. А через некоторое время почти всех мальчиков и директора школы – он у нас молодой был, комсомолец – мы проводили и на фронт. Из них только двое или трое вернулись домой.

По окончании 10 класса. 1943 год

Отца моего призвали на второй день. В Курске открылся эвакуационный пункт, и он там был начальником. Поэтому мы смогли оттуда уехать, он сумел нас переправить в Тамбов на попутной машине – прямо перед вступлением немцев.
Когда мы уезжали, мама всем соседям говорила: “Мы ненадолго, мы скоро вернемся. Не может быть, чтобы немец дошел до Курска”. Взяли с собой только носильные теплые вещи. Провожал меня мой одноклассник Боря Шуклин. Был конец сентября… А 8 октября немцы заняли город. И я попала в Курск в следующий раз ровно через 25 лет.
Курск во время войны был очень сильно разрушен. А Тамбов немцы обошли…
Почти всю войну мы там прожили – относительно спокойно. Несмотря на воздушные тревоги, в театр, на танцы мы ходили каждый вечер. Никого не боялись, никто нас никогда не трогал. Танцы в холодное время года устраивались в кинотеатрах, а летом – в городском саду.
В начале войны мне было 15. Юность, самые прекрасные годы, пришлась на это время. Несмотря на то что годы были полуголодные, холодные, воспоминания об этом времени самые светлые.
В 42-м пошла в 10 класс. Школа была большая, учились в две смены. Абсолютное большинство учителей – выпускницы или Института благородных девиц, или Тамбовской классической гимназии. Как они любили детей, как они нас берегли! Нам на каждой большой переменке выдавали по малюсенькому – не больше спичечного коробка – кусочку хлеба. И ученикам, и учителям. Но учителя свой хлеб отдавали или детям из самых младших классов, или тем, у кого совсем тяжело было дома.
Тяжело было, конечно, у всех, но мы как-то не придавали этому значения. Целый день мы работали. Дежурили в госпитале. Когда рыли окопы вокруг города, брали с собой на работу гитару, в перерывах пели. Ходили за дровами и торфом, очень много дров требовалось. Зимы были очень холодными, особенно первая военная зима: в 41-м году морозы доходили до 40 градусов. Летом собирали сосновые шишки для самоваров госпиталя. И дома у старухи, у которой мы жили, постоянно кипел самовар...
К выпускному вечеру собирали по горсточке муку... По карточке давали хлеб или муку – на выбор. И многие, и мама например, муку всегда брали. Мы с мамой вдвоем были – у нас две карточки и аттестат отцовский. По аттестату мы получали в месяц по килограмму муки, литр денатурата и денег там сколько-то. Но деньги были так обесценены, что вообще несерьезно об этом говорить. А вот на денатурат мы месяц жили. Меняли, продавали – и покупали хлеб, картофель. Учителя на выпускной вечер приготовили нам из свеклы мармелад. Какие-то торты были необыкновенные из черных сухарей, провернутых через мясорубку. Морсы всякие – яблочные, смородиновые – у кого что в саду было, что росло. Выпускной вечер помню, как сейчас.
На Пасху обязательно все ходили на крестный ход. И дома все праздновали. У меня были две подруги, одна сейчас осталась в Тамбове – Люсенька Першина. Вот у ее родителей – у Антонины Ивановны, Царство ей Небесное, – мы брали молоко. Она всегда нас приглашала, настоящие куличи пекла. У них корова была, и они делали пасху настоящую, творожную.
Единственная церковь, которая функционировала в городе во время войны, – Покровская. До 30-х годов, до того, как начали разрушать храмы, в Тамбове было даже два собора – собор Святого Питирима и собор Казанской Божьей матери. Их не разрушили, но тогда они были закрыты. Другие церкви сровняли с землей. А вот Покровская, в которой в двадцатых годах мама моя венчалась, сохранилась. Владыкой во время войны был у нас знаменитый доктор, хирург Лука Войно-Ясенецкий. Он там все службы отправлял, а в перерывах оперировал больных и спас не один десяток солдат. Он был великолепный хирург – от Бога… Церковь всегда была полна. В основном, конечно, старушками. Но и среди молодежи никакого богохульства никогда не было.
После школы я поступила в Тамбовский педагогический институт на факультет иностранных языков. Здание института было отдано под госпиталь, а наши занятия проходили в какой-то казарме, которая даже зимой не отапливалась. Зато располагалась она прямо около рынка. Получая стипендию, мы бежали прямо на рынок, и я на все деньги покупала килограмм картошки и два квадратика постного сахара (полученный по карточкам сахар люди разбавляли в молоке или в воде, варили, а потом несли продавали). Для нас это был настоящий праздник. Очистки картофельные не выбрасывали никогда – проворачивали через мясорубку и оладушки делали. Какое было счастье!..
Отец был на фронте от звонка до звонка, но вернулся живым-здоровым, слава Богу. Когда немцев стали к границам отгонять, отца перевели на 1-й Белорусский фронт. Там же воевал мой будущий муж Кудимов Владимир Порфирьевич. Они освобождали Минск. Через месяц, через два после освобождения мы с мамой поехали к отцу. Почти ни одного целого дома в Минске не осталось, сплошные руины. На очистке и восстановлении работали пленные немцы. Никаких драк, скандалов с ними не случалось, а ведь у белорусов в каждой семье были погибшие. Абсолютно спокойная обстановка, все как должно. Насколько же наш народ добр и отходчив!..
День Победы мы встретили в Москве. Мне купили шикарный костюм и шляпу. И вот я нарядилась в эти костюм и шляпу, и мы с подругой пошли гулять по городу. Боже мой, что там было! Сплошное ликование, всех качали. Толпа шла по Тверской. Мы познакомились с англичанами и с американцами. Один из них был моряк, а остальные летчики. Вошли в какое-то кафе, там сидели. Вина не было, пили водичку, ситро. Болтали с горем пополам. Мы с подругой интересные такие девчонки были, умные, и вот эти ребята все приглашали нас с собой уехать. “Но, – говорили они, – на время нельзя. Если уж решитесь поехать, то только навсегда. Вы себе там быстро найдете женихов, русские девушки у нас в почете…” Нам очень, конечно, хотелось бы посмотреть, что там и как. Но куда мы – без мамы, без папы. Тогда это было невозможно…
В 60-х годах из санатория в Крыму я ехала домой, в Тамбов. Поезд ночью остановился в Курске. Меня будто кто-то под ребро толкнул. Я взяла свой чемоданчик и вышла. Со многими из своих прежних знакомых я тогда увиделась. Борис Шуклин закончил Курский медицинский институт и работал в областной больнице главным хирургом. Мы с ним встретились через двадцать пять лет после того, как в сентябре 41-го он меня в грузовик подсаживал… И домик стоял наш целый, но там, конечно, жили совершенно чужие люди. Я не заходила в свою квартиру, но дом уцелел.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"