ТЕОРЕМА СОЦИУМА

Консерваторы начала ХХ века

о будущем России

Естественно, что либеральная оппозиция мрачно смотрит на настоящее правление и его последствия. Но оказывается, консерваторы, которых власть любила, смотрели в будущее страны еще мрачнее. Они смирились с этим будущим только в экстремальном – сталинском – его исполнении.

Консерваторы в отличие от своих либеральных современников первыми уловили признаки надвигающихся потрясений и смогли зафиксировать их в дневниках и письмах. А.Ф.Лосев, исследуя русскую “предреволюционную апокалиптику”, отметил, что “Победоносцев, Константин Леонтьев или Лев Тихомиров, оказывается, тоже пророчествовали о гибели старого мира. И, вероятно, многие из них в реакцию-то шли в значительной мере из-за отчаяния”.
Эсхатологические прогнозы судьбы России можно найти еще в русской консервативной мысли ХIХ века. Во взглядах К.Н.Леонтьева (1831–1891) причудливо сочетались мечта о великой миссии России и ощущение неотвратимости революционного взрыва.
Неожиданно он сделал ставку на социализм, пытаясь наделить социалистическую доктрину теми качествами, которые он ценил в самодержавной России. Ему стало казаться, что историческая роль социализма на русской почве состоит в том, чтобы под новой оболочкой возродить старые имперские и антизападнические тенденции. В 1889 году он высказал мнение, что в ХХ и ХХI веках социализм будет играть ту роль, которую некогда играло христианство. “То, что теперь – крайняя революция, станет тогда охранением, орудием строгого принуждения, отчасти даже и рабством... Социализм есть феодализм будущего... в сущности либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может стать и созиданием”. Эсхатология и утопия всегда шли в сознании россиян рука об руку.
Разочарование во власти и ее возможности усовершенствовать существующую систему стало общим местом в рассуждениях всех серьезных консервативных мыслителей начала ХХ века. В письме от 28 декабря 1911 года неославянофил К.Н.Пасхалов (1843–1924) жаловался Д.А.Хомякову: “Мы приучаемся мало-помалу презирать наше правительство, сознавать его неспособность и бесполезность. А это штука очень опасная. В критическую минуту, когда революция ринется на существующий строй, стану ли я на его защиту? Нет”.

Одна из весьма важных особенностей российской истории – наслоение разновременных социальных, социокультурных, социально-политических структур. В этой толще меркнут, гаснут или трансформируются любые импульсы перемен. В итоге “понижающий трансформатор” работает на всех уровнях, приспосабливая эти импульсы, откуда бы они ни исходили, к своему образу жизни и сознания. Это относится и к “массе” , и к разнообразным группам элиты.

Юрий Левада

Одна из причин политического поражения отечественного консерватизма в начале ХХ века кроется в том, что Николай II делал ставку не на творческое начало в консерватизме, а исключительно на его охранительную составляющую. Все попытки консерваторов воплотить исповедуемую ими систему взглядов на практике потерпели поражение.
Узнав о расстреле бывшего самодержца, М.О.Меньшиков (1859–1918) писал: “Жаль несчастного царя – он пал жертвой двойной бездарности – и собственной, и своего народа”.
Не особенно жаловавшие простой народ, правые после революции окончательно разочаровываются в “Святой Руси”. Страницы дневника М.О.Меньшикова за 1918 год полны горьких записей: “Чтобы убить Россию по-дьявольски, то есть с наименьшими средствами и с наибольшим соблюдением приличий, достаточно предоставить Россию самой себе. В самой России сложился губительный яд, сжигающий ее медленно, но верно: народная анархия, развязанность от культуры, религии и совести. Идет великое самоистребление народа”.
Отметим, правда, что подобные рассуждения можно встретить не только у представителей консервативной мысли.
Постепенно идея восстановления монархии сменилась у консерваторов идеей диктатуры сильной личности. Многие из тех консерваторов, которым удалось эмигрировать из России, впоследствии нашли такую сильную личность в лице великих диктаторов ХХ века. Монархизм сменился цезаризмом. В 1917 году делали ставку на Л.Г.Корнилова, затем видели спасение в А.И.Деникине или А.В.Колчаке. Впоследствии одни стали присматриваться к Сталину, другие пошли на службу к Гитлеру.
Показательна в связи с этим эволюция В.В.Шульгина (1878–1976). Убежденный националист, идеолог белого дела, он еще в 1920 году пришел к мысли о неизбежности появления в России вождя, который “будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям. Весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, – это только страшные, трудные, ужасно мучительные... роды самодержца”, – писал он.
Казалось, что после падения самодержавия консервативная идеология окончательно исчерпала себя в нашей стране. Но этого не произошло. Консерватизм самодержавной России, отождествляемый с определенной государственно-политической системой, действительно ушел в прошлое, но на смену ему пришел “советский консерватизм”.
О своих консервативных симпатиях неоднократно заявлял Г.А.Зюганов.
Консерватизм, понимаемый как антитеза социализму, популярен в среде современных либералов, правда, без “монархической составляющей”.