ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ
НА ЛЕЗВИИ СТИЛЯ

Эмир КУСТУРИЦА: 
“Если бы ангелы отменили войну...”

Эмир Кустурица, знаменитый югославский кинорежиссер, автор нескольких культовых фильмов (“Андеграунд”, “Время цыган”, “Черная кошка, белый кот”), не менее известен и как музыкант. Уже много лет его “No Smoking Orchestra” (буквально: “Некурящий оркестр”) дымит сигарами и взрывает спонтанной цыганской и бесшабашной музыкой концертные залы всего мира. В последний свой приезд в Москву Кустурица в очередной раз давал концерты, и после выступления нашему постоянному автору Ксении МИТРОХИНОЙ удалось задать ему несколько вопросов.

– У “Оркестра” есть какая-то идеология?
– Да, когда ты играешь, она всегда есть. Мы хотим внести в жизнь здравый смысл. Оказать терапевтическое воздействие на мир. Наша музыка вовлекает людей – не ангажирует их, как это было в 68-м, но демонстрирует некий конструктивный способ мыслить. Мы далеки от той нигилистической позиции, какая была у панков. Наша концепция – терапия и позитивный катарсис, через который люди проходили бы вместе с нами.

– Проходили даже бессмысленно?
– Нет, потому что каждая песня нашего ансамбля имеет сильный “задник”, она передает не только сильные чувства, но и сильные мысли. Ансамбль родился 20 лет назад из желания противодействовать подавляющей силе коммунистического режима. Но сегодня приходится вспоминать о том, чего не хватает Западу, – о взгляде на саму жизнь. Все, что появляется на экране или в музыке, очень далеко от проблем народа. Даже в 70-е или 80-е годы можно было увидеть в кино многие аспекты человеческой жизни, включая социально-политический. Теперь никто об этом не говорит. В песнях нашего оркестра речь идет о реальных проблемах. А если вы посмотрите в телевизор, за исключением рекламы и репортажей о войнах, вы можете поверить, что живете в полной гармонии, а ведь это совсем не так.

– Когда вы вступали в независимую жизнь, вы были кто – хиппи, панк?..
– Ну уж точно не хиппи. Я не был ни хиппи, ни панком, но мое поведение, когда я был много моложе, было очень панковым – просто в силу моего темперамента и реакции на власти. Я остался такой же, разве что реакция стала немного спокойнее, пошла вниз, но я стараюсь сделать как можно больше на сцене и в фильмах.

– Мир – что это для вас? Звук, запах, ощущение?..
– Мир – это по большей части вода. У нас есть эта планета, которую назвали Земля, но две трети ее – вода. Как и все в истории человечества, название не имеет смысла. Колумб открыл новый континент, полагая, что это Индия, и мы сейчас говорим об индейцах, а не о ком-то еще. Так во всем, во всех сторонах жизни. Мир для меня – это нечто бесконечное, точнее, то, что только воображение художника может попытаться описать. Даже наука не может дать разумное объяснение, что такое мир. Бесконечное, красивое, священное...

– Дружественное?
– Дружественное. Я все время стараюсь добавить немного своего чувства гармонии в каждый сегодняшний день, и если эта гармония соответствует мировой гармонии, то я очень счастлив.

– Что значат для вас цыгане?
– Цыгане – первый народ, который ввел глобальный взгляд на планету. Дело в том, что они никогда не ходили на войну, не старались никого завоевать, не имели укреплений и крепостей, никогда не использовали пушки и винтовки. В действительности я полагаю, что каждая история, которую рассказываешь о них, выглядит и звучит более человечно, нежели когда говоришь о других народах. Они – настоящие глобалисты в лучшем смысле этого слова...

– Что вы думаете о событиях в Нью-Йорке?
– Я знал, что такой вопрос будет. Я не политик, но две тысячи лет христианской цивилизации были годами войны внутри христианского мира или с мусульманской цивилизацией – со средних веков так. То, что произошло – зрелищное разрушение этих двух зданий, может быть, произведенное Бен Ладеном (мы видели подобные вещи и раньше, но никогда не видели их такими зрелищными), – я думаю, изменит много вещей в будущем. Я не считаю, что это вызовет большие войны, но произведет большие изменения.
Я думаю, что будущее цивилизации будет подобно ее прошлому. Без больших войн, но с массой локальных конфликтов – с борьбой за контроль. Цивилизация привыкла жить в войне. Уж не знаю, могли бы быть ангелы, которые пришли бы и отменили войну – всю систему, всю индустрию, на нее направленную, но если они явятся, то планета впадет в страшный коллапс.

– Может быть, культура и музыка являются лекарством?
– Хотелось бы, но это не так. Из всего делается рынок. В вашей стране более страшной считается другая крайность – большевики, тоталитаризм, но глобальная проблема в ином: планета становится планетой потребителей. С этим трудно бороться. Французская революция думала, что сделает из людей граждан, но все равно продолжала делать из них потребителей.

– Вы сняли клип по песне нового альбома – это рекламный ролик?
– Снял. Я несколько раз снимал рекламные ролики. Каждый раз, когда у меня недостаточно денег, я делаю рекламные ролики. Я думаю, если бы Бунюэль жил в наши дни, он скорее снимал бы для денег маленькие рекламные ролики, чем голливудские фильмы.
Я никогда не был частью киноиндустрии, хотя мои фильмы функционируют на рынке. Но я никогда не просчитывал бизнеса в моих проектах. Может быть, именно поэтому они и оказываются коммерчески успешными.

– А ваше участие в Миланской мебельной ярмарке, разве это не коммерческий проект?
– Это не была ярмарка, это была арт-инсталляция, выставка концептуального искусства. Ее спонсировали мебельщики. Там были Питер Гринуэй и много других художников. Это было очень здорово, потому что стало для меня возможностью попробовать что-то новое, попытаться сделать пространство иным благодаря моему участию.

– Кейт Ричардс говорил, что группа считается состоявшейся, когда отыграет 100 концертов, а вы как?
– Ну, мы отыграли 250.

– Кто-нибудь понимает цыган лучше вас?
– Никто.

– А примерно на таком же уровне?
– Есть один югославский режиссер, он снял хороший фильм, но... он цыган по национальности.

– Не надоело ли вам повторять в фильмах цыганскую тему? Не исчерпала ли она себя?
– Пожалуй... Следующий фильм будет о любви на боснийской войне 1992–1995 гг., и там не будет цыган – разве что на втором плане, немножко. Снимать буду в Сербии, которая будет изображать Боснию. После России мы едем в Латинскую Америку, а потом я начну снимать.

– Почему вы так быстро вернулись в Россию после зимних концертов?
– Потому что мы наконец-то играли в славянской стране и получили хорошее понимание: здесь люди ощущают нашу музыку так, как она играется.

– Откуда вы знаете русский язык?
– Мой отец был влюблен в русскую культуру и во времена Тито страшно на него злился: Тито был сталинист и многих пересажал. И отец его сильно не любил, но все равно в школе отдал меня на русский язык, а не английский. В результате на английском я с вами общаюсь, а по-русски только понимаю немного.

– А почему ваша жена с вами не приехала?
– Вы пишете для “Бильд” или для “Цайт”? Моя жена занята, она помогает мне фильм готовить.

– Трудно было сделать контракт с “Юниверсал”?
– Очень трудно, но тут мои знакомства в киномире помогли.

– А почему у вас шнурки развязаны?
– Потому что я очень мирный.

– Вы по-прежнему считаете, что анархия – самое главное социальное устройство для людей?
– Конструктивная анархия. Чтобы действовать во благо, вы должны быть и созидательны, и разрушительны. Потому что если вы всему говорите “да”, то скажете “да” и вещам, которые враждебны людям.