Я ИДУ С УРОКА
ПО ЛЕЗВИЮ РЕШЕНИЙ
Ирина ЗАВЬЯЛОВА,
учительница литературы
г. Петергоф
У меня есть чувство,
что я отвечаю за что-то важное
Хрущоба. Кухня. Обрывки разговоров. –
Начало XXI века
Про “сливки” и “маргиналов”
Сначала я в спецшколе при Физтехе работала. Это
такая питерская элитная школа. Дети там себя
чувствуют “сливками”. Но они и вправду достойны
того, чтобы себя так чувствовать. Они умные,
книжки замечательные читают. Я как-то купила
одного писателя. Прочла, потрясенная совершенно.
А они, оказывается, уже давно читали! С тех пор они
мне стали подсказывать, что стоит читать...
Потом я поехала в Кирилло-Белозерский монастырь
– подработать летом экскурсоводом. Вышла замуж и
осталась в деревне. Преподавала историю искусств
в художественной школе. А когда мы вернулись,
пошла работать в петергофскую школу. Как
выяснилось, самую криминальную.
10 – 11 класс. На уроке по полкласса то самолетики
пускают, то лежат на партах и спят. Я не могла
понять, в чем дело. Придумывала разные формы
работы. Чуть не для каждого лично придумывала
задания. Они продолжали спать, в лучшем случае –
пускать самолетики. Вообще-то я могу держать
класс. Почему и была удивлена.
А потом выяснилось: те, что спят, – наркоманы.
Остальные тоже не сахар. Вот, например, одно
сочинение заканчивалось матерным словом. Хорошо
еще, не лично в мой адрес, а вообще...
И все же у меня возникло ощущение: хорошо, что я
сюда попала. А тут как раз на Соловейчиковских
чтениях я услышала мысль, которая мне и самой
часто стала приходить в голову: мы детям нужны не
для того, чтобы знаниями пичкать, а для того,
чтобы в общении помочь, помочь им себя найти.
И когда до меня это дошло, я заняла немножко
другую позицию. Во-первых, эти пригородные парни
взрослее, чем мои физтеховские “сливки” в этом
же возрасте. С этим надо считаться. И если с
наркоманами говорить было не о чем, то с теми, кто
еще до этого не дошел и как-то держался, у нас
установился замечательный контакт. Он выражался
в том, что мои “маргиналы” вдруг стали читать
книжки.
А перелом произошел на фадеевском “Разгроме”.
Состоялся душевный разговор, после которого один
мальчик сказал: жалко, что я только сейчас к ним
пришла, но хорошо, что пришла, а то бы он вообще
литературу не стал читать никогда.
А еще один долго не ходил в школу. Я думала –
какой-то хулиган. И вот он наконец появился. Сидит
тихий такой. Ну видно, что умный. Написал неплохую
работу. Потом я узнаю, что он брата и сестру
одевает и кормит, потому что мама с папой –
пьяницы. (Вот в каком смысле они маргиналы – дети,
которые не очень-то нужны своим родителям.) Я
стала особенно стараться в те дни, когда он
появлялся на уроках.
Раз он попал на Рубцова. Послушал. “Клево!” –
говорит. Это была высшая похвала. Потом я про
Распутина с Астафьевым рассказывала. От души,
потому что сама деревню люблю. И вот он написал
работу в несколько строк всего. И там такие были
слова: “Кто знает, если бы я родился и жил в
деревне, то моя жизнь сложилась бы, может, совсем
по-другому. Я благодарен литературе за то, что я
об этом хотя бы узнал. О такой возможности – жить
иначе”.
Про стыд за отцов
Мой отец когда-то преподавал научный коммунизм в
военном институте. Помню, он мне диктовал реферат
по истории партии…
Деда я тоже очень люблю. Но когда еще до
перестройки я прочитала про сталинские времена,
я на деда долго смотрела с трудом. Мне было ясно,
что все, кто выжил, выжили не случайно – кого-то
предали, через кого-то перешагнули. Дед был
начальником политотдела в Кронштадте. Ездил к
бабушке в Ленинград, причем один в купе. И мне
было непонятно, почему рядом, в Кронштадте, была
возможность иметь продукты, а здесь люди умирали
с голоду.
Я понимаю, что в прошлом моей семьи есть что-то
такое стыдное, страшное. И в то же время я знаю,
как дед любил отечество, бабушку, меня… Я помню,
на этой кухне у нас с ним был разговор, уже когда
перестройка началась. Он стукнул по столу
кулаком и говорит: почему нас учили тому, что мы
избранная нация? Что-то в нем такое вдруг
проснулось, какая-то жажда справедливости…
Я не раз сталкивалась с тем, что подростки
испытывают стыд за Россию, стыд за отцов. Если
взять немцев – им не стыдно. Хоть они и
ощериваются, когда чувствуют, что собеседник их с
фашистами мешает. Хоть у них и политика
государственная такова, что они всех евреев к
себе берут. А вот истинного покаяния, мне кажется,
нет. Нет стыда за фашистов, которые все это
проделывали. Я не знаю, может быть, это и
правильно. Нельзя все время чувствовать свою
ущербность, что твои отцы – преступники, волки.
Там были папы, мамы, тети, дяди… С другой стороны,
дети до четвертого колена расплачиваются за
грехи отцов. И отцы должны бы это знать. И дети
тоже, ведь они – будущие отцы. Ох, не знаю, не
знаю…
Про Лермонтова под окошком
Есть у нас такой ученый NN. Его жена была
единственная в Петербурге народная учительница
России. После смерти жены, завещавшей ему
реализовать идею русской школы, NN начал вовсю
действовать. В Питере его отфутболили. Он в
Гатчине что-то попытался сделать – не вышло. И
вот он прижился в Петродворце.
Суть программы школы в том, чтобы воспитать в
учениках национально-патриотическое чувство. И
наша директриса – одна из тех, кто решил угодить
завроно ради каких-то ее милостей – отправилась
на курсы к этому NN, и мы весь прошлый год плясали
под их дудочку. При этом у нас в школе процентов
тридцать учеников – азербайджанцы, узбеки и так
далее.
Традиционно в начале года классным
руководителям дают план классных часов. В этом
году мы должны были провести цикл лекций “Земля
– наш общий дом”. Но директриса, отправившись на
курсы патриотизма, принесла другой цикл лекций.
Среди них, например, “Партизанка Василиса
такая-то в войне 1812 года”. Одна из наших
историчек взяла эту тему для открытого урока.
Смешно, но администрация попросила ее подробнее
осветить, как именно проходило становление
патриотизма у Василисы.
И меня долго уговаривали провести открытый урок
или дискуссию. Сперва даже уломали. Из
предложенных тем я выбрала Распутина. Но когда я
прочитала этот его черносотенный “Манифест”,
мой муж заболел и попал в больницу, потому что он
имеет неосторожность все читать вместе со мной.
Ну я и отказалась.
Вон у меня под окошком – двор. Раньше это был
плац. Тут Лермонтов на коне скакал. Его полк
квартировался в Петродворце. Я с раннего детства
знала об этом факте. Мы жили в доме, где на первом
этаже была библиотека. Как-то раз иду мимо, смотрю
– там кто-то сидит. Захожу – а там встреча с
Гущиным. Это наш известный краевед. Что-то
интересное рассказывает. Я и осталась. Потом
ходила на эти встречи регулярно.
Для меня, маленькой девчонки, почему-то важно
было, что тут, в нашем квартале, Лермонтов ходил,
гулял, дышал…
Я о чем? О патриотическом…
Про Роланда, который все наоборот
Сейчас у нас здесь очень сильна, с одной стороны,
коммунистическая организация стариков, с другой
– неофашистская у молодежи. При этом наш квартал
славится по всему Петродворцовому району как
самый наркоквартал. Именно у нас больше всего
приезжих с Кавказа и из Средней Азии. Как мне,
учителю, быть в этой ситуации?
Вот ко мне в класс попал мальчик-узбек. Его в
соседней школе ребята избили, и, как мне объяснил
его дядя, учительница русского языка
спровоцировала это. Она его “чуркой” обозвала.
Сказала: если кто не понимает языка, ехали бы в
Сибирь. Ее раздражение тоже можно понять, когда
нас тут взрывали... Но ты же учитель!
“Песнь о Роланде”. Карл с Роландом борются с
маврами, которые заняли территорию Карла. Это
французы рассказывают. А исторически-то все
наоборот: на самом деле Карл стремился у мавров
забрать Пиренейский полуостров. И Роланд погиб в
битве не с маврами, а с басками-христианами. А у
меня на уроке сидит мальчик из Узбекистана. Я не
знаю, насколько он религиозен, что у него там
внутри, они же ничего не скажут. А тут достаточно
дерзкие, резкие характеристики мусульман. Мне
как-то нужно с этим работать. Я-то на своей шкуре
знаю, что такое межнациональная рознь. Но
страшно, что многие учителя не ведают, что творят.
Знакомая девочка рассказала мне такую историю. В
ее школе учительница проводила какое-то
мероприятие в рамках “уроков толерантности”.
“Вот, ребята, сейчас каждый расскажет о своей
национальности. Вот ты какой национальности?” –
обращается она к моей девочке. А девочка сидит с
мальчиком, с которым у нее роман. Она говорит: “Я
еврейка”, а мальчик говорит: “Я украинец”. На
что учительница сказала: “Вот видите, они вроде
бы должны ненавидеть друг друга, а они дружат”.
При этом у девочки еврейской крови на один
процент, а она вот объявила себя еврейкой...
Так кто кого учит толерантности?
Про личное соответствие
В какие-то моменты чувствуешь, что идешь
действительно по лезвию ножа. Думаешь: вот сейчас
многое решится, после этого урока. Я считаю, что
иногда так думать – это правильно.
У меня в институте был великолепный учитель
русского языка, мы с ним в застойные времена
самиздатом занимались. Он уехал в Германию, но
вернулся обратно. Приехал, посмотрел телевизор,
послушал радио и долго морщился потом от того,
как все плохо говорят по-русски. Я подумала: “А
что ты морщишься? Сам и виноват. Ты же уехал”. Так
вот, именно он мне когда-то говорил: “Ира, забудь,
что учитель – это что-то такое, несущее разумное,
доброе, вечное. Мы ни на кого не производим
никакого эффекта. Мы ни за что не отвечаем”.
А я думаю, что отвечаем. И эффект производим.
Особенно те, кто русскую литературу честно читал,
считая, что все в ней чистая правда, не делая
никаких скидок на то, что это не всегда и не
совсем так. Отсюда их стремление бороться за
справедливость, чувствовать ответственность за
всю страну, за землю русскую.
У меня нет такого чувства, что только я
воспитываю своих учеников. Но если я лично не
буду соответствовать тому, о чем мы с ними
говорим на уроках, то они не будут верить вообще
ничему. Поэтому меня не покидает чувство, что я
отвечаю за что-то очень важное.
Я поэтому, кстати, до сих пор не ушла из школы. Я
боюсь, что тем самым уйдет еще один человек,
который про что-то важное помнит, что-то важное
хранит. И с моим уходом этого станет меньше, и
многие дети просто не услышат об этом, не узнают,
не догадаются…
Запись с диктофона
Марии ГАНЬКИНОЙ
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|