Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №68/2001

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

Николай НЬОЛЬ

Прогулка по океану

МЕХАНИЧЕСКАЯ ВОДА

Мы вошли в Берлин ночью. Тихие и опустошенные улицы еще отдавали жаром механизмов огромного мегаполиса XXI века. Южная окраина спала, изредка рядом шипели машины такси. Возле автобусной остановки валялась разрезанная женская сумочка. Помада, дешевая бижутерия, визитки, косметические ножницы. Она, быть может впервые, ощутила себя беззащитной. Рядом горели окна огромного здания «Mercedes», чуть дальше «Volkswagen» – «мы сделали все для вашей безопасности».
На станции S-BAN’а, что-то вроде наземного метро, стоял человек лет шестидесяти, с дипломатом, в галстуке, – таких невозможно описать, он был единственным, кто мог объяснить, как добраться до центра. На наш вопрос была самая неожиданная реакция – он вжал шею, схватился за чемодан и, мотая головой, глядел исподлобья, что-то бурча себе под нос. Немецкую речь мы услышали, только когда обратились к пареньку, стригущему блестящий от света фонарей и без того ровный газон. К счастью, ни я, ни моя спутница не говорили по-немецки. Язык невероятно соответствует стране, а страна – языку. Звучание, угловатое и прямое, как высотки

 

Александер-платц, жесткое, как воды Шпрее ночью, мощное и строгое, как архитектура римско-германской империи, зловещее, как оскал овчарки. Универсальный английский показался таким очаровательно безликим. «Taxi is the best for you at that time».
Наступило утро, когда мы сидели в круглосуточной закусочной, табличка на дверях которой гласила, что здесь говорят по-русски. Иван, двадцатипятилетний сын хозяев кафе, наполовину украинец, наполовину македонец, угощал всем чем мог и украдкой утирал слезу под песни ДДТ. Он рассказывал, как хочет бросить все и уехать в Россию, как надоело обслуживать немцев, которые делают заказ, затем спрашивают цену и возмущенно уходят, как редко удается с кем-то поговорить и о немногих друзьях, которые тоже русские. Рассказывал о том, как ходит драться с турками, потому что немцы боятся за существование своего кафе, за звучание речи или просто от черной тоски. Здесь слишком тесно, жизнь выверена до мелочей. Либо ты превращаешься в немца, который все время работает, а развлекается лишь тем, что листает порножурналы, либо тебя нет. Странно, но даже знаменитые берлинские панки, валяющиеся в мусоре посредине главной площади города, отдавали декоративностью и своим видом трогали разве что туристов.
В Германии, особенно Восточной, после вывода советских войск осталось много русских, после перестройки появились эмигранты из России. Они приспосабливались, открывали свое дело, начинали другую жизнь. Водитель грузовика, везший нас по какой-то деревенской дороге, родом из Казахстана, приехал в Германию работать. «Будь проклят тот день, когда меня пропустили через границу! – сетовал он, угощая нас домашними котлетами. – Это не люди, а роботы! Здесь всему ведется счет: я должен ехать со скоростью 60 км/ч, за которой следит специальный датчик, и не дай Бог опоздать – уволят. Не то что дома – отъехал пару километров, постелил одеяльце в поле, арбуз разрезал, поспал… там, глядишь, и работать можно!»
Механический Берлин, узкая набережная Шпрее, извивающейся между массивными стенами, на некоторых из которых еще остались следы пулеметных очередей. По мосту прямо над головой проскальзывают светящиеся поезда, исчезая в узком промежутке между бетонным зданием какой-то компании и римским портиком археологического музея. Институт истории и философии, библиотека Гитлера, напротив памятник жертвам Холокоста. Ощущение, что все застыло в ожидании нового Ницше, нового фюрера, который оживит огромные имперские стены достойной сверхидеей.
Мы шли по Унтер-ден-Линден, обходя разноцветные статуи веселых медведей, которые, еще не убранные после фестиваля «Love parade», выглядели словно инопланетяне. У российского посольства невозможно было не остановиться и не покурить, сидя на скамеечке под зеленой липой и любуясь колышущимся флагом. У Чекпоинт Чарли невозможно было не замолчать, глядя на имена погибших, написанные на табличке, скрывающейся в ветвях огромного парка, в центре которого стоит статуя победоносной Ники. Реальная, пульсирующая антиутопия, о которой так много написано именно на Западе, и настоящая, живая свобода, за которую везде умирали.
В Потсдаме, пригороде Берлина, летней резиденции прусского короля, вместо давящей мощи немецкого мегаполиса – легкость и размах наследников Рима. Невысокие старые дома, ветряные мельницы, сады и фонтаны дворца. На солнечной улице из-за одной из дверей слышен тяжелый рок-н-ролльный драйв, под звуки которого длинноволосые юноши курят гашиш и играют в шахматы. Такие «сквоты» есть по всей Европе. Отсюда на площади Женевы, Праги, Гетесбурга, Генуи, Милана выходят яростные и непреклонные люди, из-за которых совещания Всемирного банка перенесли в Интернет, а встречи «большой восьмерки» – на круизные океанские лайнеры.
Баварию, особенную и гордую провинцию, считающую себя настоящей Германией, мы проехали, глядя на ее зеленые холмы из окна фуры и слушая рассказы мюнхенского весельчака про его беременную фрау, футбол и родной город, который именуют вторым Нью-Йорком.

PUR VACATION SUR LA TERRE!

В Страсбург, столицу новой Европы, где находится святая святых Европейского Союза – здание парламента, мы попали случайно.
Город нам показывал Жак, работающий в Страсбургском институте медицинских исследований. Он являл собой ту невероятную смесь французской аристократичности и немецкого педантизма, которым дышала столица объединенной Европы. Было странно наблюдать, как его огромные двадцатипятилетние сыновья беспрекословно следовали установленному в доме порядку, мыли посуду и как добропорядочные домохозяйки варили джем. Но внезапно Жак становился убийственно изыскан и легок, разливая нарбонское вино, за которым специально ездил на юг Франции, и рассказывая об истории провинции, вкусовых свойствах напитка и деталях обряда его потребления. Скажи мне, какое вино ты любишь, и я скажу, кто ты.
«Pur vacation sur la terre! – За отдых на земле!» – единственный тост, который мы слышали во Франции, стране авантюристов, дуэлянтов, поэтов и завоевателей. Кажется, нужно приложить невероятные усилия, чтобы жить иначе, чем просто наслаждаться отдыхом на этой земле. Бродить по мягким склонам Божоле среди галереи камней, на которых ежегодно каллиграфы со всей Европы выдалбливают историю маленькой, Богом забытой деревушки. Наблюдать за неторопливой игрой в шары, привлекающей не своей азартностью, но манящей своим дзенским времяпрепровождением. Созывать друзей с небольшой округи, где все знакомы, и обсуждать новости и книги, попивая старые вина из прохладного погребка, слушая Леннона или пронзительный шансон, в котором уместились и русская тоска, и цыганское веселье. Мы провели несколько дней в доме Оливье и Каро, недалеко от маленького городка, название которого переводится как «Святая Любовь». Он – в прошлом музыкант, она – журналист. «За последнее время Франция сильно изменилась, – говорит Каро, пробуя божоле «Гран-крю». – Люди стали более замкнутыми, их сил хватает лишь на то, чтобы вернуться с работы и уснуть. Ощущение свободы тает, исчезает за повседневными заботами…» Но это страна не одной революции, рекламные щиты нередко заклеены портретами коммунистических вождей, в барах посетителей встречает табличка: «Мы поддерживаем бастующих рабочих» или «Здесь не обслуживают по кредитным карточкам». Страна неотделима от своей истории, здесь живы бунтующие 60-е, и люди поют свое «liberte toujour» и пишут на домах: «Во славу и величие свободной Франции».
Как только мы шагнули в Марсель, воздух наполнился самыми разными ароматами. Запах восточных пряностей, смешанный с морской солью, запах плоти, матросского перегара и африканского гашиша. В городе нет никого, кроме контрабандистов, туристов и проституток. Рамки и запреты не выдерживают такого потока обнаженной, вездесущей, грубой жизни, льющейся через грязные подворотни кварталов к центральному бульвару, упирающемуся в пристань. Отовсюду веет щекочущим ветерком опасности. Марсель похож на современный пиратский анклав, где на каждом углу ты можешь оказаться либо мертвым, либо обладателем несметных сокровищ. Пасынки всех морей празднуют здесь свое веселье в окружении древних крепостей.
В Тулузе местных жителей можно отличить по таинственному блеску в глазах, мол, мы знаем, что это за место. Минуя антикварные лавки, магазины эзотерической литературы, ныряя в переулки, начинающиеся на Place Magie и ведущие неизвестно куда, можно гулять очень долго.
Ворота во двор старого оранжево-красного собора были приоткрыты. В тишине ночи оттуда доносилась музыка. Мы постучались, и нас пригласили внутрь. В саду, устланном цветочными лабиринтами, в окружении старых стен якобинского монастыря играл симфонический оркестр. Под «Времена года» Вивальди, уносящиеся в черное небо, казалось, город исповедовался нам, нежданным гостям.
Один мой приятель сказал: Париж – это джаз. Насыщенный, избыточный город Мира, вольная импровизация на любую тему, в которой утопаешь, в которую влюбляешься. Непрерывные уличные кафе, Люксембургский сад, где собираются парижане сразиться в шахматы и вспомнить свое студенческое прошлое; Латинский квартал, гудящий от возгласов приглашающих отведать кухни всего мира и басов африканских тамтамов собравшихся у фонтана растаманов. Откровенная Плас Пигаль, все тот же Монпарнас, где Модильяни брал себе ром за рисунок на салфетке, бульвар Клиши, Монмартр…
Мы стояли на мосту Мирабо, и зеленая, как глаза гадалки, Сена уплывала из-под ног. Колыхающаяся, изменчивая вода дарила любое воспоминание.

Европа – пространство человека. Яростный, первобытный Запад, жестокий и играющий, порабощающий и свободный. Океан человеческих желаний, идей, судеб, времени между рождением и смертью. Западу всегда было присуще стремление к постоянству, желание остаться в вечности. Александр Македонский вел свои войска во славу Великой Римской империи, и она звенит в веках именами философов, политиков, поэтов. Современные генетики ищут философский камень, спасение от смерти.
Мы подъехали к Атлантике, когда был отлив. Мы шли между лежащими на боку бесчисленными лодками, катерами и рыбацкими суднами, мы шли по мокрому илу, по самому дну океана. И позади, на половину земного шара, простирался божественный Восток.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru