Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №63/2001

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

Николай КАНИН

Коммунизм на отдельно взятом чердаке

Осень 1993 года. Танк, снайпер, автомат – военные слова крутятся на языке, рождая наивное чувство причастности к происходящим событиям.
Занятия отменены, но мы в школе. Все три пятых класса собрались в одной аудитории, обсуждают, как жить дальше. Дело нелегкое. Никто не знает, чем в сущности отличается демократ от коммуниста и кто есть кто. В ход идут портфели.
Входит учитель, наблюдает, ожидая, пока все успокоятся, говорит:
– Сейчас у нас будет урок истории. Пойдемте на чердак.
Попасть на чердак школы, настоящий, старомосковский чердак, с непременной пылью и полчищами голубей, – это мечта. На обитой жестью чердачной двери всегда висит огромный ржавый замок. Конечно, мы идем.
Вдоволь перемазавшись, собираемся около учителя. А как же обещанная история?
– Как вы думаете, что это такое? – спрашивает он, указывая на серые цементные короба, пересекающие чердак в разных направлениях. Одним концом каждый из них подходит к будочке навроде трансформаторной, другим – ныряет в пол, уходя куда-то вниз.
Конечно, мы не знаем, что это такое.
– Это коммунизм, ребята.
Странно.
– Смотрите, – учитель распахивает дверь будочки. Внутри свалены какие-то приборы.
– Это – станция прослушивания. Когда-то в нашем здании располагалась правительственная организация. Важная организация. Поэтому в каждый кабинет, – он снова указывает на короба, – был поставлен прибор, позволяющий слышать, что говорят сотрудники. Если кто-то говорил что-то не так, его арестовывали и ссылали на Север. В лучшем случае. А многих расстреливали. Просто за анекдот. За то, что жаловались на жизнь. За то, что не донесли на знакомых.
Молчание. И вроде нужно задать какой-то вопрос, а спрашивать не о чем. И слова кажутся неуклюжими и бессмысленными.
– Наверно, сложно было стены долбить, чтобы такие приборы установить, – находится кто-то.
– А никто не долбил стены. Систему прослушивания делали тогда, когда строили здание. Строили его давно, больше полувека назад, поэтому система такая громоздкая. А теперь проведем эксперимент. Хорошенько подумайте, что вы сегодня говорили, и посчитайте, скольких из вас арестовали бы. За консультациями ко мне.
Все три класса отправились валить лес и копать мерзлоту в полном составе. Кто-то – за свободомыслие, кто-то за хранение запрещенной литературы, кто-то за то, что не донес на товарища.
Доносительства в нашей школе никогда не было. Были пакости, была травля, доносительства – никогда. Нам плюнули в лицо. Очень хотелось узнать, кто это сделал.
«Разобрали венки на веники, – прохрипел старый проигрыватель. – Как гордимся мы, современники...»
Разошлись в тот день поздно. Потом были каникулы, все забылось, стерлось, отступило куда-то в дальний уголок памяти. Наступила другая четверть, то есть почти что другая жизнь. Все забылось. На время.

Московский полдень, переполненные улицы. Разрывая поток машин, к обочине выруливает милицейский «уазик». Как чертики из табакерки, выскакивают гуттаперчевые сержанты. Один направляется ко мне, уже издали вскинув руку к козырьку и протянув другую за документами.
Спокойное лицо, нейтральный тон: «Что в сумке, молодой человек? Откройте-ка».
Ощущение липкой гадости. Какое он имеет право? Что за время такое уродское – туда не шагни, сюда не моги?
По опыту знаю, что лучше права не качать. Внутренне напрягшись, распахиваю кейс.
– Тут книги.
– Понятно, – бросает милиционер, – вы свободны.
И вдруг как вспышка – озарение: будь благословенны времена, когда полный книгами дипломат не угрожает устоям государства. Все остальное мы как-нибудь переживем. И не просто переживем – проживем.
Нам выпала судьба и сложнее, и проще судеб наших отцов. Угроза снаружи очевиднее маленьких незаметных самопредательств. Но если они платили за правду жизнью, то мы не платим вроде бы ничем.
Достиг. Познал. Двигайся дальше. Если сумеешь, конечно.
Но жизни, что окончились в тюрьмах и лагерях, напоминают, откуда произросло наше право говорить и думать. Какую цену помимо воли пришлось заплатить предыдущим поколениям. Заплатить не чтобы что, а чтобы остаться людьми.
Мы ничего не должны им. И это, наверное, самый тяжкий долг.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru