ЛИТЕРАТУРА
“БОЛЬШАЯ ПЕРШПЕКТИВА”
Невский проспект воспет писателями и поэтами
как никакой другой проспект России. А вероятнее
всего,
и мира – статистику никто не подводил.
Не обязательно читать всякие специфические
исторические фолианты, чтобы понять, чем именно
был тот проспект в различные эпохи своего
существования. Достаточно быть человеком
начитанным, любить художественную литературу и
проводить за книгою хотя бы несколько часов в
неделю.
Вы никуда не денетесь от Невского проспекта и
помимо своей воли станете специалистом в его
истории (как и в истории России вообще).
I
В наши дни Невский проспект – самый центр
Петербурга, его главный символ и эпицентр жизни
города. Трудно представить себе, но на заре
петербургской истории проспекта не было вовсе.
Осваивалась так называемая Петроградская
сторона, Васильевский остров, строилась крепость
на острове Заячьем. А противоположная сторона
Невы была местом нетронутым.
Правда, уже в то время был заложен
Александро-Невский монастырь – духовный центр
новой столицы. Естественно, что Петр прекрасно
понимал необходимость в трассе, которая бы
связывала духовный центр с центром светским. И он
распорядился проложить дорогу – так называемую
“Большую першпективную”.
Правда, не обошлось без конфуза. По преданию, со
стороны Адмиралтейства Невский прокладывали
русские солдаты (в помощь которым, естественно,
были предоставлены также пленные шведы), а со
стороны монастыря – монахи. Довольно быстро
выяснилось, что дороги эти встретиться не могут
– монахи при расчетах несколько ошиблись. Петр
распорядился бить их нещадно плетьми, однако для
дела от этого не было пользы – оба участка
соединились друг с другом лишь в 1760-е годы.
В память о той инженерной ошибке нам достался
позорный излом, который делает проспект в районе
площади Восстания.
Впрочем, существуют и другие версии этой
неточности. Но, так или иначе, литераторам времен
Петра Великого было в то время не до
“першпективы”. Они, не жалея словес, воспевали
иные творения усатого императора. Невский же
того периода стал появляться в русской прозе и
стихах несколько позже, притом в виде явно
неприглядном. Вот, например, фрагмент из
“Восковой персоны” Юрия Тынянова: “Волки…
выбежали на берег и мимо Летнего сада добежали до
Ерика, Фонтанной речки. Тут они пересекли большую
Невскую перспективную дорогу, которая на
Новгород, мощеную, на ней лежали поперек доски”.
Но не только волки бегали по будущему Невскому
проспекту – мощеному и, более того, обсаженному
по краям березками. Как ни странно, молодые
щеголи времен Петра Великого почувствовали
будущее этой “першпективы” и выбрали ее одним
из мест своих праздных фланирований. Не зря же
император Петр издал один своеобразнейший указ:
“Нами замечено, что на Невской першпективе и на
ассамблеях недоросли отцов именитых в нарушение
этикету и регламента штиля в гишпанских камзолах
и панталонах с мишурой щеголяют предерзко.
Господину Полицмейстеру указую впредь оных
щеголей с рвением великим вылавливать, сводить в
литейную часть и бить кнутом, пока от гишпанских
панталонов зело похабный вид не окажется. На
звания и именитость не взирать, также на вопли
наказуемых”.
Кстати, декоративные березки, которыми обсажен
был Невский проспект, жители города без всякого
смущения использовали по хозяйству. И в 1756 году
пришлось даже издать такой указ: “Понеже по
Невской першпективе против разных домов березки
посажены для увеселения, а ныне усмотрено, что
между теми березками развешено белое платье,
того ради Ея императорское величество
соизволило указать о том обывателям и объявить,
чтоб они никогда платья не вывешивали, а ежели
впредь кто по той Невской между березками будет
платье развешивать, оное отбирать в казну”.
II
По-настоящему Невский проспект сделался
центром российской столицы во времена
Александра Сергеевича Пушкина.
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар,
И там гуляет на просторе…
Так вот “бульвар” – это не что-нибудь, а именно
Невский проспект. В то время он засажен был
деревьями не только по краям, но и по центру.
Правда, как писал П.П.Свиньин о проспекте, в 1920
году “исчез высокий бульвар, разделявший его на
две равные половины, и теперь уже на месте сем
разъезжают экипажи по гладкой мостовой. С
бульваром исчезнет любопытная отличительность
сей улицы, нередко случавшаяся весной, т. е. что по
одной стороне катались еще на санях, а по другой
неслась пыль столбом от карет и дрожек”.
Но ничего, спустя всего двенадцать лет Невский
проспект получил очередную обнову. Его выложили
прогрессивной и стильной по тем временам
мостовой – этакими шестигранными деревянными
шашечками, более напоминающими не покрытие для
тротуара, а домашний паркет. Дорога смотрелась
красиво, к тому же имела практический плюс: “Все
дома на Невском проспекте избавились от
беспрестанного дрожания, которое повреждало их
прочность. Жители успокоились от стуку, лошади
ощутили новые силы и, не разбивая ног, возят
теперь рысью большие телеги. Экипажи
сохраняются, а здоровье людей, особливо нежного
пола, получило новый быт от приятной езды”.
Правда, для того, чтоб новшество не пострадало,
петербуржцам запретили здесь курить. Но эта
неприятность была перенесена со стойкостью
истинных северян. Невский проспект оставался
местом беззаботных гуляний, легкого флирта и
остроумных экспромтов.
Однажды, например, Иван Андреевич Крылов, вылечив
рожу на ноге, вышел на Невский прогуляться.
– А что, рожа прошла? – спросил его некий
знакомец, проезжавший в карете (притом не
замедлив движения).
– Проехала, – ответил баснописец.
Этот сюжет был очень даже в стиле Невского
проспекта.
Он – знамя Петербурга, и когда новая столица
противопоставляется старой Москве, в первую
очередь хватаются как раз за это древко:
Хотелось город видеть мне.
Я на проспект пошел, зевая, –
И изумился! Нам во сне
Толпа не грезилась такая
В Москве, где мы по старине
Все по домам сидим, скучая;
А здесь, напротив, круглый год
Как бы на ярмарке народ
Без стуку по торцам катясь,
Стремятся дрожки и кареты;
Заботой праздною томясь,
Толпы людей, с утра одеты,
Спешат, толкаясь и бранясь.
Мелькают перья, эполеты,
Бурнусы дам, пальто мужчин;
В одеждах всех покрой один…
(Николай Огарев, “Юмор”)
Однако беззаботность постепенно приедается, и
в гоголевской повести “Невский проспект” уже
присутствуют нотки драматические и мистические:
“Но как только сумерки упадут на домы и улицы и
будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на
лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек
магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют
показаться среди дня, тогда Невский проспект
опять оживает и начинает шевелиться. Тогда
настает то таинственное время, когда лампы дают
всему какой-то заманчивый, чудесный свет...
Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть
не достигают головами Полицейского моста”.
Так получилось, что именно Гоголь признан
главным певцом Невского проспекта. Самуил Маршак
даже писал в одном своем стихотворении:
Страницей Гоголя ложится Невский…
А может быть, дело всего лишь в названии
повести?
III
Вторая половина девятнадцатого века – новый
всплеск прогресса. Уже в 1847 году в городе
появляются маршрутные омнибусы – огромные
кареты. Естественно, первый маршрут проложен
именно по Невскому проспекту. В переводе с латыни
“омнибус” означает “для всех”. И вправду,
проезд стоит 10 копеек, новый вид транспорта
доступен самым широчайшим слоям населения, и
вечно переполненный вид транспорта приобретает
новый, исконно петербургский термин –
“обнимусь”.
В 1862 году к омнибусам присоединяется новое
изобретение – конка. Никого не удивляет, что
“Акционерное общество конно-железных дорог”
начинает свою деятельность с Невского.
Темно-синие вагончики с империалом, запряженные
парой уставших лошадей, еще доступнее: проезд
всего лишь 5 копеек (на империале еще меньше – 3
копейки). Правила пользования довольно строгие:
“в предупреждение несчастных случаев господа
пассажиры приглашаются входить и выходить из
вагона только на местах остановки или тихого
хода вагонов, причем соскакивать нужно
обязательно по направлению вагона”.
В 1883 году на проспекте появляются 32
электрических фонаря. Радость неописуемая –
ведь на любимом проспекте ночью теперь почти так
же светло, как и днем.
Вместе с тем Невский проспект становится центром
литературной жизни города, и Чернышевский пишет:
“Теперь хочу и нет идти к Беллизару… Его книжный
магазин, как и все книжные магазины и публичная
библиотека, недалеко от нас, версты не будет. Все
книжные магазины сбиты между началом Невского и
Аничковым мостом (верста, может быть) на
Невском”.
Неудивительно, что многие российские поэты и
писатели живут именно здесь, а если не живут, то
уж бывают очень часто. И воспевают его в прозе и
стихах. При этом воспевают с грустью и трагизмом
– легкомысленность в литературе потихонечку
приелась, жизнь – штука несправедливая: богатым
хорошо, а бедным плохо, вновь поднялись цены в
Гостином дворе.
Писатель более не восхищается бурлящим ритмом
Невского проспекта. Тот самый ритм он описывает
нехотя и нарочито вяло. Вот, например, из
Салтыкова-Щедрина: “День стоял серый, не
холодный, но с легким морозцем, один из тех дней,
когда Невский, около трех часов, гудит народом.
Слышалось бряцание палашей, шарканье калош,
постукивание палок. Пестрая говорящая толпа
наполняла тротуар солнечной стороны, сгущаясь
около особенно бойких мест и постепенно редея по
мере приближения к Аничкину мосту… Деловой люд
не показывался или жался к стенам домов.
Напротив, гулящий люд шел вольно, целыми
шеренгами и партиями, заложив руки в карманы и
занимая всю середину тротуара… Перед магазином
эстампов остановилась целая толпа и глядела на
эстамп, изображавший девицу с поднятой до колен
рубашкою; внизу эстампа было подписано: “L`oiseau
tnvolй” (“Улетевшая птичка”). Из ресторана
Доминика выходили полинялые личности, жертвы
страсти к бильярду и к желудочной… Посередине
улицы царствовала сумятица в полном смысле этого
слова. Кареты, сани, дилижансы, железнодорожные
вагоны – все это появлялось и исчезало, как в
сонном видении. В самом разгаре суматохи, рискуя
передавить пешеходов, мчались на тысячных
рысаках молодые люди, обгоняя кокоток, которых
коляски и соболя зажигали неугасимое пламя
зависти в сердцах “наших дам”. Газ в магазинах
еще не зажигался…”
Схожее недовольство Невским можно встретить и в
стихах:
Печально я брожу по Невскому проспекту…
Как полон жизни он! как много в нем эффекту!
Бездельники, дельцы, народ мастеровой
Проходят и снуют по звонкой мостовой.
В коляске щегольской проносится красотка,
Гвардейца-молодца мчит узкая пролетка,
Линейку подает желающим лихач,
Плетется омнибус на паре тощих кляч.
(П.Вейнберг)
Впрочем, в конце стихотворения поставлена
разгадка авторского неприятия:
И как противен ты, и как болит душа,
Когда в кармане нет ни медного гроша!
Николай Некрасов в повести “Жизнь Александры
Ивановны” противопоставляет жизнь Невского
жизни более бедных кварталов: “Весна, весна!.. ты
в Петербурге… не перестаешь быть сырою, грязною,
вредною и совершенно лишенною жизни… Не знаю,
известно ли читателям, что в Петербурге, кроме
многих известных чудес, которыми он славится,
есть еще чудо, которое заключается в том, что в
одно и то же время в разных частях его можно
встретить времена года совершенно различные.
Когда в центре Петербурга нет уже и признаков
снегу, когда по Невскому беспрестанно носятся
летние экипажи, а по тротуарам его, сухим и
гладким, толпами прогуливаются обрадованные
жители и жительницы столицы в легких изящных
нарядах, – тогда в другом конце Петербурга, на
Выборгской стороне, царствует совершенная зима.
Снег довольно толстым слоем лежит еще на
мостовых; природа смотрит пасмурно и
подозрительно; жители выходят на улицу не иначе,
как закутавшись в меховую одежду. Здания
пасмурны и туманны… О, как далеко Выборгской
стороне до Невского проспекта!”
А Иван Сергеевич Тургенев пишет в своем
творческом плане: “О Невском проспекте, его
посетителях, их физиономиях, об омнибусах,
разговорах в них и т. д.”
Можно лишь себе представить, как бы выглядели
очерки Тургенева, если бы он до них все же
добрался.
Впрочем, в тот период попадаются заметки,
практически свободные от социальной
составляющей. К примеру, Гончаров описывает
Невский в повести “Счастливая ошибка”:
“Посмотрите зимой в сумерки на улицу: свет
борется со тьмою; иногда крупный снег вступает в
посредничество, угождая свету своею белизною и
увеличивая мрак своим облаком. Но человек
остается праздным свидетелем этой борьбы: он
приумолкает, приостанавливается; нет движения;
улица пуста; домы, как великаны, притаились во
тьме; нигде ни огонька; все предметы смешались в
каком-то неопределенном цвете; ничто не нарушает
безмолвия, ни одна карета не простучит по
мостовой: только сани, как будто украдкою,
продолжают сновать вечную основу по Невскому
проспекту”.
Но это все-таки скорее исключение из правила.
IV
Начинается двадцатый век. Невский проспект,
помимо всего прочего, становится проспектом
сильным. Именно здесь стараются обосноваться
банки и банкирские конторы. По статистике 1914 года
из 78 банков 40 располагались на Невском, а из 34
банкирских контор соседствовали с ними 24 штуки.
В 1907 году по Невскому прошел первый трамвай. Мог
бы пройти и раньше, но мешало соглашение с
владельцами конки, оформившими в свое время
долгоиграющие отношения с властями.
В том же году пустили и автобус. Правда, он
назывался иначе – “омнибус-мотор”, однако же
смысл тот же самый: “Вчера, 4 октября, члены
Санкт-Петербургского товарищества
автомобильно-омнибусного сообщения совершили
под руководством инженера-технолога Иванова
пробный рейс на пока единственном в Петербурге
омнибус-мотор. Рейс начался с пробега по Невскому
проспекту. Весь Невский от Николаевского вокзала
до Александровского сада омнибус прошел в 9
минут… Омнибус хорошо маневрировал, обгоняя
конки и извозчиков, сворачивая для ломовиков и т.
д.”
Спустя месяц рейсы стали регулярными.
А впрочем, чудеса прогресса действовали на
большинство литературных деятелей угнетающе.
Вот, например, стихотворение В.Ладыженского “На
Невском”:
Трамваев скучные звонки,
Автомобиль, кричащий дико.
Походки женские легки,
И шляпы, муфты полны шика;
Вдруг замешательства момент.
Какой-то крик и вопль злодейский…
Городовой, как монумент,
И монумент, как полицейский.
Эпоха требовала новых взглядов на
происходящее. В нем виделась загадочность,
непостижимость. В том числе и Невского проспекта.
Символист Андрей Белый начинал свой роман
“Петербург” более чем загадочно: “…Невский
проспект есть Петербургский Проспект.
Невский Проспект обладает разительным
свойством: он состоит из пространства для
циркуляции публики; нумерованные дома
ограничивают его; нумерация идет в порядке домов,
– и поиски нужного дома весьма облегчаются.
Невский Проспект, как и всякий проспект, есть
публичный Проспект; то есть: проспект для
циркуляции публики (не воздуха, например);
образующие его боковые границы дома суть – гм…
да… для публики. Невский Проспект по вечерам
освещается электричеством. Днем же Невский
Проспект не требует освещения.
Невский Проспект прямолинеен (говоря между нами),
потому что он – европейский проспект; всякий же
европейский проспект есть не только проспект, а
(как я уже сказал) проспект европейский, потому
что… да…
Потому-то Невский Проспект – прямолинейный
проспект”.
И так далее.
Впрочем, случался символизм более мягкий.
Например, у Брюсова в стихотворении “Вечернее
катанье”:
Качая тихо черепа
В цилиндре, в котелке и в фетре,
По Невскому плывет толпа
При нежащем, вечернем ветре.
Уже размножились огни
За стеклами в больших витринах,
И две звезды зажглись в тени,
Как искры двух зрачков змеиных.
Скользят коляски, мимо них,
Гудя, летят автомобили;
Но строго, у коней своих,
Литые юноши застыли…
Не засыпают ли дома,
Как старики, в постели, рано?
Но вдалеке разбита тьма
Горящим взором ресторана.
Гудя, лети автомобиль,
В сверканьи исступленных светов…
Вдали Адмиралтейский шпиль.
В огне закатном, фиолетов.
Увы, на этом фоне – сказочном, таинственном –
уже подкрадывалась новая эпоха.
V
В 1918 году Невский проспект переименовали в
проспект 25-го Октября (он был таковым до 1944 года).
Следующая же явственная перемена здесь
произошла лишь через 18 лет: “К существующим в
Ленинграде видам городского транспорта в 1936 г.
прибавился новый. Это – троллейбусы. Ленинград
уже сделал заказ на 60 троллейбусов. Каждый
троллейбус рассчитан на 53 места…”
Но литературная жизнь Невского проспекта не
прервалась на столь большой период. Проспект
боролся с наследием прошлого. В первую очередь –
виршами Демьяна Бедного:
Главная Улица в панике бешеной:
Бледный, трясущийся, словно помешанный,
Страхом смертельным ужасно ужаленный,
Мечется – клубный делец накрахмаленный,
Плут-ростовщик и банкир продувной,
Мануфактурщик и модный портной,
Туз-меховщик, ювелир патентованный, –
Мечется каждый, тревожно-взволнованный,
Гулом и криками, издали слышными,
У помещений с витринами пышными,
Средь облигаций меняльной конторы, –
Русский и немец, француз и еврей,
Пробуют петли, сигналы, запоры:
– Эй, опускайте железные шторы!
– Скорей!
– Скорей!
Старая жизнь жалобно защищалась. Во
всеуслышание заявлять о своих обывательских
бедствиях было довольно рискованно. Защищался
все чаще фольклор:
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по Невскому гулять.
Его поймали,
Арестовали
И приказали расстрелять.
Я не советский,
Я не кадетский,
Меня нетрудно раздавить.
Ах, не стреляйте,
Не убивайте –
Цыпленки тоже хочут жить.
А затем наступила очередная напасть. Врага
мифического, “внутреннего” заменил враг
внешний, очень даже ощутимый. Началась Великая
Отечественная война, затем блокада и вместе с
этим новая, до тех пор не освоенная тема в
городской поэзии. Можно ее определить как тему
санок.
Скрипят, скрипят по Невскому полозья.
На детских санках, узеньких, смешных,
В кастрюльках воду голубую возят,
Дрова и скарб, умерших и больных.
(Ольга Берггольц, “Февральский дневник”)
Пусть дни бегут, и санки с мертвецами
В недобрый час по Невскому скользят.
(Александр Гитович, “Ленинград”)
Траурные санки, конечно, являлись в любой части
города. Но вид их на некогда фешенебельном
Невском проспекте был особенно жутким.
Однако все самое страшное закончилось – блокада,
голод, сталинский террор. Литература Невского
проспекта сделалась спокойной, темы –
отвлеченными.
Вот, например, стихотворение Г.Алексеева
“Последний Кентавр” (1960-е годы):
Гнедой,
сытый,
с широким крупом,
галопом проскакал по Невскому.
Народ тепло приветствовал его.
Остановился на Аничковом мосту
и долго разглядывал
коней Клодта.
Иностранные туристы
фотографировали его прямо из автобуса.
У Мойки встретил битюга,
запряженного в телегу.
Шел с ним в обнимку
и что-то говорил на лошадином языке.
Оба весело ржали.
К чему такая сага – непонятно. Какие-такие в то
время были проблемы у Невского – непонятно тем
более.
А затем, легко, как рысь,
вдоль по Невскому пройдись!
(Лев Горбовский)
Но на Невский, как бывало,
вывел даму удалой ее валет.
(Александр Величанский)
На Невском я встретил друга,
Он как бы пахал без плуга.
(Олег Григорьев)
Вероятно, во всем этом проявлялась радость по
поводу новой, относительно спокойной жизни.
Этакое отдохновение перед очередными
потрясениями, явившимися нам (в том числе и
Невскому проспекту) с десяток лет назад.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|