Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №45/2001

Третья тетрадь. Детный мир

Борис МИНАЕВ

Детство Левы

(главы из книги)

Похоже, что хорошие книги о детстве – те, что открывают нам природу ребенка, едва различимую за построениями психологической науки и нашей сентиментальностью. Те, что сохраняют все мелочи, глупости и бестолковости, нечто мимолетное, брошенное невзначай, – из этой-то чепухи человек и вырастает.
Сборник Бориса Минаева “Детство Левы” из числа таких книг, хранящих не засушенные трогательные лепестки в коробке, а подлинный аромат и цвет детства. Жаль, что на газетной странице так мало места, и, представляя новую книгу, мы вынуждены напечатать лишь два рассказа с существенными купюрами. Но нам кажется, что даже этих небольших фрагментов может быть достаточно, чтобы захотелось внимательнее вглядываться в детскую жизнь вокруг нас.

Живая рыба

Как-то раз я пошел мыть руки, включил свет и ахнул.
– Мама, кто это? – заорал я диким голосом.
В нашей ванной плавала огромная рыбина. Она беззвучно открывала рот, как будто хотела сказать: “Привет! А вот и я!”
В ванную вошла мама. Она вытерла мокрые ладони о передник и напряженным голосом сказала:
– Это сом.
Я подошел ближе. Сом не плавал. Он устало стоял на одном месте и жалобно выпучивал глаза. Длинные усы бессильно свисали вниз.
– Он у нас будет жить? – спросил я.
Мама как-то странно пожала плечами и снова пошла на кухню.
– Все покупали, и я купила! – крикнула она оттуда. – Знаешь, какая очередь была!
(Сом шевельнул плавниками и отвернулся. Ему было стыдно, что он попал сюда, в нашу малюсенькую ванну. Но ничего поделать с этим было нельзя.)
– Мама! – закричал я и бросился на кухню. – Пусть он живет! Мы не будем его есть, правда?
– Послушай, – сказала мама. – В хлорной воде он даже до вечера не протянет. Его надо скорей оглушить, чтобы не мучился.
– Оглушить? – не поверил я. И оглянулся – чем же у нас можно оглушить такого огромного сома?
Мама показала на старый столовый нож с массивной железной рукояткой. Нож, покоробленный и помятый, одиноко лежал на белом кухонном столе.
Я вернулся в ванную и подпустил сому холодной водички. Он благодарно шевельнул усами, а потом выпучил глаза еще больше – видно, вода и вправду была хлорная.
– Мам, а зубы у него есть? – спросил я громко. Мама опять вошла в ванную и оценивающе взглянула на сома. Видно, этот вопрос ее тоже интересовал.
– Вообще не должно быть, – сомневающимся голосом сказала она. – Знаешь, ты лучше иди. Погуляй. Я тут лучше одна. А то будешь тут меня нервировать. А я и так нервная, без тебя.
Я отправился надевать ботинки. Но шнурки что-то никак не хотели зашнуровываться. В ванной послышалось какое-то подозрительное бултыхание.
Я бросился туда. Ой! Оказывается, я забыл выключить воду. Сом всплыл почти до самого края и с надеждой глядел на меня.
Он оживился. Мотнув плавниками, он проплыл туда-обратно поперек ванны. Это не стоило ему больших усилий – сом просто повернулся вокруг хвоста. В зеленоватой воде сверкнуло светло-серое брюхо.
– Мама! – крикнул я. – А он не выпрыгнет?

Раскачавшись от движений могучего тела, вода приятно плескалась через край мне на ботинки. Прямо море какое-то. Или река Волга.
Теперь сом был совсем близко, я даже хотел потрогать его, но в этот момент вошла мама. В руке у нее был нож. Лицо у мамы было очень испуганное.
– Уйди, пожалуйста, – тихо попросила она. Я прижался к стенке и молча помотал головой.
Мама медленно перехватила нож – она хотела стукнуть сома рукояткой. Поджав губы, она вгляделась в сома, зажмурилась и ударила.
– Ой! – взвизгнула мама. Совсем как девочка.
Раздался глухой стук. Я подошел к ванне и с остановившимся сердцем посмотрел вниз. Наш старый нож мирно лежал на дне, а сом все также часто открывал и закрывал рот.
– Господи! – сердито воскликнула мама и пхнула меня в плечо. – Да уйди же ты наконец. Совсем меня занервировал!
Мама отчаянно сунула руку в воду и тут же выдернула ее обратно – видно, сом коснулся маминой руки своим боком.
– Ну как же я его достану-то, а? – плачущим голосом сказала она.
– Может, папу подождем? – с надеждой спросил я.
– Папа-папа! – рассердилась она. – Твой папа даже паука раздавить боится, не то что сома потрошить! Ну-ка, доставай нож! Доставай, тебе говорят...
Я зажмурился и быстро сунул руку в воду. Нащупал помятую рукоять. В этот момент моей руки коснулось что-то скользкое, живое и страшное. Я выхватил нож из ванны и с недоверием осмотрел руку. Рука была мокрая, с нее капала вода. Но никаких следов зверских укусов и даже царапин не наблюдалось.
Мокрой ладонью мама провела по лицу. В ванной стало душно. Она с отчаянием смотрела на сома. Я заметил, что рука у нее дрожит. “Зачем она только его купила?” – с невыразимой тоской подумал я. Во мне боролись две жалости – к сому и к маме. В конце концов жить сому все равно осталось недолго. Я решительно схватил нож и слабо тыкнул рыбу меж выпученных глаз.
Сом вздрогнул.
– Ну-ка, дай я попробую, – тихо сказала мама. Она стукнула посильнее – брызги полетели в лицо, я зажмурился. Сом снова крупно вздрогнул и отплыл подальше. Оттуда он посмотрел на нас тяжелым багровым взглядом.
Никогда еще мы с мамой не занимались таким отвратительным делом.
– Мама, пусть он сначала умрет, – попросил я.
– Ты что, не чувствуешь, как воняет! – закричала мама. – Ты хочешь, чтоб мы все здесь задохнулись? Тебе что, сома не жалко?
Мне как раз было жалко сома. От такой двойной несправедливости я чуть не заплакал.
– Мама, пусть он сам!
С темным, как туча, лицом мама вывела меня за локоть из ванной.
– Сиди здесь, понятно? – крикнула она.
Сидеть одному было еще страшнее. В голове возникали жуткие картины: сом вцепился в мамину руку и тянет ее на дно.
Из ванной я услышал какой-то плеск, новое мамино “ой!”, крупное бултыханье – и рванулся обратно.
Оказывается, она просто спустила воду.
...Через некоторое время сом лежал на дне, отчаянно вздымал жабры и бил хвостом. Мама взяла в руки какую-то газету и накрыла ею сома. Он по-прежнему сильно трепыхался.
Я стукнул головой маму в бок и закричал:
– Отпусти его немедленно, я тебе приказываю!
Согнув спину и тяжело дыша, мама держала сома. Закрыв глаза, она тихо проговорила:
– Левочка, я прошу тебя, не мешай мне, ну что же делать, раз я его купила, в другой раз не буду, я же тебе сказала, пойди погуляй, а ты не захотел, уйди к себе, я очень тебя прошу...
Шумно вздохнув, мама подняла сома на вытянутых руках. Он разбрызгивал крупные пахучие капли.
Как приклеенный, я поплелся за мамой в кухню.
Она плюхнула сома на стол и отчаянно оглянулась. Он шевелился, подползая ближе к краю.
– Держи хвост! – сдавленно крикнула она. – Я нож возьму!
Я уцепился за сомий хвост и закрыл глаза. Дыхание перехватило, в животе что-то мелко дрожало. Бац! – и движения хвоста стали тише, спокойней. Бац! – и сом в последний раз шлепнул им об стол. Мне показалось, что сом быстро начал высыхать.
Я в последний раз посмотрел в вытаращенные сомьи глаза и медленно пошел из кухни. Руки мои пахли сомом. Комната пахла сомом. Весь мир пах сомом.
Сквозь слезы я шепнул сам себе:
– Папа любит жареную рыбу.
Через некоторое время я снова зашел на кухню. Сома уже не было. Мама открыла форточку настежь, и в кухне гулял холодный осенний воздух.
Зашипела сковородка.
Я быстро выскочил во двор.
Над крышами плыли большие низкие облака. Мне показалось, что по небу плывут серые сомы.
...Они плывут, плывут туда, где нет хлорной воды, а люди едят только мороженое, клубнику и тульские пряники по двенадцать копеек.

Стакан воды

...Помню, как мама впервые посадила меня под домашний арест.
Я был совершенно потрясен этим событием.
Хотя казалось бы, что такого – посидеть дома? В родных, так сказать, стенах?
Многие дети сидят под домашним арестом и ничего ведь, не умирают. Даже больше того, вообще никуда идти не хотят. А зачем, спрашивается? Дома у них телевизор, видео, компьютер, музыкальный центр и даже может быть игровая приставка “Сега”.
Ну а мы – даже представить себе не могли день без гулянья. Как это? Не выйти во двор? Не походить по родным лужам? Стыдясь самого себя, из-за занавески наблюдать, как люди чертят классики, разбивают битой горку пятаков или не дай бог затевают слона?
...Я лег на диван и стал представлять, как бывало прежде, разные чудеса на обоях, сощурив изо всех сил один глаз. От такого усиленного сощуривания, как известно, узоры на обоях должны расплываться и превращаться в дурацкие лица, фигурки животных, дворцы и пистолеты. Но они не хотели превращаться и только обиженно мигали в ответ.
Тогда я решил поправить свое здоровье и пошел на кухню. Намазав кусок черного хлеба толстым слоем горчицы, посыпав его перцем и солью и налив стакан холодной воды, я с вожделением съел свой любимый фирменный бутерброд (секрет которого открыл еще, кажется, во втором классе) и залил его обжигающей и в то же время чудесного вкуса холодной водой из-под крана...
Я понял, чего мне не хватало в моем домашнем аресте. Я включил на полную громкость радиоточку, которая передавала оперу Мусоргского “Хованщина”, и запрыгал от радости.
...Стакан воды!
Пустив на кухне из крана небольшую тоненькую струйку и быстро дожевав второй бутерброд, я открыл дверь на балкон и вышел в прохладное свежее пространство. Все было просто прекрасно. Шумел далекий трамвай. По улице скучно шли какие-то люди. Крыши домов расплывались в мареве жаркого дня. Чего здесь не хватало – это как раз меня. И воды.
Выплеснув первый стакан, я внимательно проследил за его прозрачным полетом. Одного стакана явно было недостаточно.
Я быстро перешел на литровую банку.
С банкой дело пошло гораздо лучше. Вода летела до земли так долго, что успевала рассыпаться на десятки или даже сотни красиво блестевших капель.
Наконец мне надоело бегать на кухню, и я решил принести на балкон целое ведро.
Из ведра немного пролилось на пол, но это было ничего, я бросил сверху грязную тряпку, как иногда делала мама, когда проливала что-то на кухне, и вытер трудовой пот со лба.
Воду я выливал по следующей системе.
Если по улице шел прохожий, я просто выплескивал банку и вновь садился на корточки, чтобы меня не было видно. Куда летит вода и попала ли она в цель, я уже узнать не мог из-за конспирации. Если прохожий при этом начинал вопить, сидеть надо было долго, минут пять. Или хотя бы три. Правда, балкон наш находился не над самым тротуаром, а так, в некотором отдалении... Между домом и тротуаром еще была полоска земли с кустиками. Так что попасть на асфальт можно было только как следует пристрелявшись.
Но вскоре я пристрелялся.
Для этого мне потребовался ковшик с длинной ручкой. С помощью этого неплохого рычага удавалось попасть водой даже на проезжую часть.
Одно было плохо – приходилось бегать с ведром. Сначала я наливал по полведра, потом перешел на целое. Грязная тряпка уже плохо закрывала лужу на полу. Луж вообще становилось все больше. Но это как раз было хорошо. Хорошо было быть мокрым, грязным, наполненным водой. Солнце поднималось все выше над городом. Оно светило своими пыльными лучами прямо в мои глаза.
Вода струилась вокруг. Вся квартира окончательно превратилась в водный мир. Хлюпанье тряпки, грохот ведер, звон наливаемой воды, противный звук скользкой руки о мокрое стекло – эти звуки наполняли мое сердце.
Я настолько разошелся, что решил налить полную ванну воды, полные тазы и кастрюли, чтобы не бегать туда-сюда. Вся посуда теперь стояла на полу. Вода журчала изо всех кранов.
...И в этот момент в дверь позвонили.

Несколько секунд, а может, и минут я стоял как громом пораженный. Никто не мог прийти в это время. Кроме, конечно, разбойников и убийц.
Но это были не разбойники и не убийцы.
На пороге стояла мама с испуганным лицом и соседка тетя Валя.
– Лева, что случилось? – быстро спросила мама.
– Ну я же говорила! – радостно сказала соседка.
Как я потом узнал, маму с работы вызвала по телефону именно она, тетя Валя.
– А я, понимаешь, Марин, слышу, воду кто-то льет, – радостно хохоча, приговаривала тетя Валя, пока мама с хмурым видом следователя по особо важным делам осматривала место происшествия.
– Так! – грозно сказала мама, осмотрев комнату.
– И льет, и льет, – продолжала тетя Валя. – Я думаю, чего это ты... может, стирку устроила? Или купаешь своего? Потом думаю, нет, не может быть, я же видела, как ты на работу уходила... А он, главное дело, льет, льет... Я из ванной-то слышу! Ну, нахаленок! – радостно говорила тетя Валя, с видом победителя усевшись в кресло.
– Ты зачем это сделал? – тихо спросила мама.
– Не знаю! – так же тихо ответил я.
– А я знаю! Ты осел! – громко и четко сказала мама.
Тут тетя Валя как-то осеклась, перестала хихикать и начала меня испуганно увещевать.
– Ты, Лева, уже не маленький, – ласково говорила она, с испугом поглядывая на маму. – Ты уже должен понимать. А если бы ты на милиционера попал? Или на старенького дедушку?
– Знаешь что, Валь, – решительно сказала мама. – Ты иди. Спасибо тебе за все. Спасла нашу квартиру от потопа.
– Да что, я ничего. Ремонт недавно был, я и подумала: вдруг зальет... – каким-то ослабевшим голосом сказала тетя Валя. – Я просто так. На всякий случай.
Видно, тетя Валя серьезно опасалась за мою жизнь и не решалась уйти сразу.
– Ну вот, – грустно сказала она. – Такой концерт вот получился по заявкам радиослушателей.
...Когда она ушла, несколько секунд мы с мамой стояли в тишине.
– Лева! – сказала мама, разрубая воздух ладонью. – Будь добр! Объясни мне, пожалуйста, четко и ясно, что означает твое поведение.
Я пожал плечами.
– И это все? – леденящим душу голосом спросила мама.
– Мама, – убедительно сказал я, даже сам поразившись про себя своей убедительности. – Ну как я могу объяснить тебе то, что объяснить в принципе невозможно?
– А вот будь добр! – заорала мама. – Вот уж постарайся, пожалуйста, объяснить!
– Ты взрослый человек! – кричала мама. – Отвечай за свои поступки! Или хотя бы возьми тряпку и немедленно вытри пол!
Я стал ползать по полу, хлюпая носом.
Мама вдруг присела на корточки, взяла меня за подбородок и подняла мое лицо к свету.
– Лева, – сказала она, – я еще раз спрашиваю: ну что с тобой происходит? Одно безобразие за другим. У меня же сердце не каменное. Звонит соседка. Мне было плохо, честное слово. Меня валокордином отпаивали. Я мчусь к тебе через весь город. Я пять лет жизни потеряла, наверное, за этот час. А тут какая-то ерунда. Льет воду из окна, как в шесть лет. Или вчера... Два часа бегала искала по всей Красной Пресне. Думала, тебя цыгане украли.
Мама смотрела на меня внимательно и напряженно.
Наверное, она думала, что я понемногу начинаю осознавать всю тяжесть совершенного мною проступка. И проникаюсь горьким чувством ответственности за содеянное.
Мне хотелось сказать, что мне уже не шесть лет, что я прекрасно понимаю разницу между баловством и нормальным поведением, что я не играл и не валял дурака, а изучал свойства льющейся воды и другие ее чудесные качества, что, возможно, после этого дня я стану биологом, химиком, моряком, механиком фонтанов или фокусником, но ничего этого я сказать не успел.
Потому что мама, не выдержав моего молчания, задумчиво произнесла:
– Уж лучше бы ты во дворе, что ли, погулял...
– Но ты же сама сказала, что я под домашним арестом! – чуть ли не закричал я...


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru