Бывших отцов не бывает...

Многие мужчины понимают это утверждение так: деньги даю – значит, отец

Вы, вероятно, не поверите, но я неточно помню причину собственного развода. При том, что помню множество мелких обстоятельств. Как, например, Павел приехал забирать вещи и даже не взглянул на нашу кошку. Почему-то это поразило меня: кошка-то ни в чем не виновата. А он ее даже не заметил. Может быть, там у него образовалась другая кошка. Я помню вещи, которые он брал, совершенно бросовые вещи, какие-то наполовину исписанные тетради, чуть ли не драные носки. Наверное, хуже было бы, если бы мы дрались за телевизор, но тогда меня бесило это барахло: и из-за такой дряни он приехал лишний раз мучить меня?!
В том, как мы с ним жили последние несколько месяцев до развода, было что-то электрическое. С чего бы мы ни начинали разговор, копилось раздражение, как заряд. Первое время мы не давали ему выхода. Лично я не пыталась что-то там сберечь, просто было противно видеть себя со стороны примитивно кричащей бабой. Потом мы стали срываться. Впрочем, Павел срывался своеобразно: он уходил на кухню и долго успокаивался. Повод – вот пожалуйста: он читает, я убираю комнату. Каждый занят своим делом, мы молчим. Вдруг ему начинает казаться, что я что-то этим имею в виду: он отдыхает, значит, сибаритствует, а я корячусь с веником. Его лицо мертвеет, он продолжает читать, но долго не листает страницы. Я физически чувствую, что он думает и ощущает. Характерное осложнение после любви. Потом я подхожу с веником к его ногам. Ему надо их приподнять. Он ждет, когда я об этом попрошу.
– Приподними ноги, пожалуйста. Спасибо.
– Тебе обязательно надо мести, когда я читаю?
– Нет. Просто пришла пора мести.
– А можно было подмести через двадцать минут?
– А что изменится через двадцать минут?
– Я дочитаю.
– Вот это — за двадцать минут?
За все шесть лет нашей жизни в браке он ни разу не ударил меня, но последний год я постоянно помнила, что он физически сильнее. Он не давал мне об этом забыть. Не знаю, как для кого, а для нас развод — это было все равно что снять горчичники, когда больше уже нет сил терпеть. Я думаю, последний месяц мы терпели из спортивного интереса. Потом он все-таки уехал к маме.
Катюша ко всему отнеслась с пониманием. Так я и отвечала знакомым, которые, как мне показалось, встали в очередь с типовыми вопросами: отнеслась с пониманием. Она вроде как вся обратилась в понимание. Каждый вечер мы с ней подолгу разговаривали о том, как оно бывает, и ни разу не повторялись, и никогда я сама так не понимала жизнь и все происходящее, как в этих разговорах с Катей. Мы так хорошо понимали друг дружку, что мне начинало казаться, что вообще все хорошо.
Бытует мнение, что женщина после развода обычно продолжает любить своего бывшего мужа и использует ребенка как крючок, чтобы его не до конца отпускать. Не знаю, Москва очень большой город. Чего только не встретишь. Но могу сказать за себя и трех близких подруг – для нас расставание было как избавление. Одна рассказывала, что даже проморила квартиру, чтобы запах отбить. Другая несколько лет жила с бывшим мужем как с соседом, пока не подвернулся подходящий вариант размена, так ее все время тошнило от одного его вида. Для меня самым страшным, неприятным ощущением было, что совершенно чужой человек – отец моей дочери. Ее учительница в начальной школе, тренер в бассейне – все эти люди становились мне как бы немножко родными, потому что я могла поговорить с ними о Кате, порадоваться за нее. А Павел, например, сходит с ней в зоопарк – я для начала изведусь, потому что мне кажется, что он может ее забыть у какой-то клетки, а потом не знаю, о чем спросить. Мне хочется предупредить ее, что с этим человеком нельзя иметь дело, что он обидит, я сдерживаюсь, а потом выхожу гулять и плачу. А он говорит, что я настраиваю ее против него. Много раз было так, что мне хватило бы одной минуты, одного подходящего слова, чтобы навсегда отбить его от дочери. Я сдерживаюсь. Пока.
Три года у меня был второй муж, Катин отчим Гена. Как я теперь понимаю, на меня слишком сильно подействовал общественный тезис: у бабы должен быть мужик, у ребенка – отец, а в доме – мужчина. Как на грех Геннадий был совсем не приспособлен к домашней работе. Про таких говорят, что он и гвоздя толком не вобьет. Все как раз этим и ограничилось. Несколько вбитых им гвоздей еще держатся, на них висят календарь, щетка для обуви и еще пара таких же легких вещей.
Катя с Геной отлично ладили. Именно так — как люди, которых против их воли свела судьба. Как соседи или служащие одного отдела. Когда я начинала отчитывать Катьку, Гена уходил. Даже если оставался на месте, все равно уходил. Если я оставляла их вдвоем, я могла быть уверена, что ребенок накормлен. Если он брал Катю из школы, то приводил домой минута в минуту. Мы с ней на пути из школы то и дело заворачивали в парк или в магазин игрушек – просто посмотреть, или болтали с одноклассницами и их родителями. Я не знаю, что сделал бы Гена, если бы Катя потянула его в парк. А вдруг она промочит ноги? А резолюция мамы? Потому Катюша, я уверена, никогда его об этом и не просила. Гена был безупречен, как нанятая домработница, которая панически боится увольнения. Конечно, его в свой срок и уволили. Таких всегда увольняют.
Он ни разу не шлепнул Катьку. Когда я, забывшись, пару раз попробовала с ним обсудить ее взросление, он так напрягся, что чуть не лопнул. Наверное, он насмотрелся голливудского кино об отчимах-маньяках и боялся, что его обвинят в скрытом вожделении к падчерице. Само то сугубо медицинское соображение, что у Кати растет грудь, могло, похоже, довести его до обморока. Один раз я видела их на другой стороне улицы и в первую же секунду, еще до того как узнала, подумала: вот девочка с отчимом. И мне казалось, что так думают все.
Когда он наконец ушел, Катька прямо расцвела. Она каждый день говорила мне, какая я хорошая и что нам никто не нужен. Больше я не экспериментировала с дублерами на роль отца. Мне стало ясно, что даже тот тоненький ломтик меня, который приходится уделять мужу в ущерб дочери, дороже Катьке, чем все, что может дать ей чужой мужчина. У меня нет иллюзий на собственный счет. Но для своей дочери я действительно свет в окошке. Так получилось.
Вы можете мне не верить, но я не знаю, где сейчас Павел. Месяц назад мне позвонил один наш общий знакомый, сказал, что Павел переехал, сменил работу, и спросил, не могу ли я дать его новые координаты. Я не могу. Специалист по реквизитам может найти эту информацию в алиментах, но мне это ни к чему. Мне кажется, знакомый подумал, что я отказала из вредности. Но мне незачем врать. Катя уже достаточно взрослая, чтобы ездить по городу. В тех редчайших случаях, когда они встречаются, это происходит помимо меня. Гена, кстати, сам ни разу не пожелал увидеться с Катей, но для меня это естественно. Мой начальник, у которого были три замечательные семьи, любит с пафосом порассуждать, что “бывших отцов не бывает”. Под этими рассуждениями скрывается одна мысль, что когда у начальника есть лишние деньги, он охотно делится ими со своими многочисленными бывшими детьми, а когда нет, то поделился бы, если бы были. Это не худший вариант.
У нас все хорошо. Единственное, чего я боюсь, так это того, что Катьке долго еще не захочется замуж. Мне не раз говорили, что я программирую ее на мать-одиночку, и, наверное, это так и есть. Желаю ли я этого своей дочери? А желаю ли я ей Пашу или Гену? Хочется верить в сказку о принце. Катя до одиннадцати лет, кстати, верила в Деда Мороза, а потом по секрету сообщила мне, что его нет, да так серьезно, что я чуть не разревелась.

Наталья ЩЕГОЛЕВА