Эта машина приехала за нами

Московская премьера фильма Алексея Германа

Да, она наконец-то состоялась. Через год с лишним после каннского показа, закончившегося почти что провалом, через десять с лишним лет после того, как была начата работа над картиной, фильм Алексея Германа “Хрусталев, машину!” добрался до отечественного экрана. После нескольких сеансов в столичных киноклубах прошла премьера и в Доме кино. С невообразимым для нынешних времен столпотворением у входа, с металлическими заборчиками-отсекателями, с длиннющей очередью собратьев-кинематографистов, с полным отсутствием свободного местечка для тех, кто прибыл точно к назначенному часу, и с повтором для них только что показанной части в другом
зале.
Ни у одного из фильмов Алексея Германа не было легкой судьбы. Многие годы пролежала на полке его “Операция “С Новым годом”, ставшая потом “Проверкой на дорогах”. С трудом, через кордоны кинематографических инстанций и запретительные ультиматумы, пробивались к зрителю “Двадцать дней без войны”. Не сразу был понят и оценен “Мой друг Иван Лапшин”. Всего три фильма, но за ними цельная судьба – бескомпромиссная, неуступчивая, неотделимая от достоинства режиссера быть самим собой, думать и поступать так, как велит ему художественное чутье и раз и навсегда избранный метод кинематографического мышления. С последней картиной история особая.
Она снималась так долго и трудно и так трудно и долго добиралась до зрителя по банальнейшей для наших времен причине. Кончались деньги – и пока не находились новые, фильм тоже кончался. Можно представить, чего это стоило режиссеру и всей его съемочной группе. А тут еще прохладный каннский прием. В сияющей огнями и фейерверками средиземноморской фестивальной столице – колючая и непонятная, холодная и жестокая, беспросветная и темная русская зима, которая, враз начавшись, так и не кончается на протяжении всего фильма.
Перед просмотром в Доме кино Алексей Герман сказал, что знает, какой главный упрек выдвигают оппоненты его фильма – дескать, он непонятен. “Да нет там ничего непонятного, – добавил он. – Наша жизнь, наша страна, наши люди. Следите за главным героем и все увидите сами”.
Главный герой – военврач в исполнении могучего и колоритного Юрия Цурило. Вокруг него и будет накручиваться пружина действия – дробного, рваного, микросюжеты которого и приведут наконец генерала к постели умирающего вождя. Там и увидит он его сподвижника Берию и услышит фразу, давшую название фильму: “Хрусталев, машину!”. Вполне проходную, бытовую, означающую только, что здесь уже делать нечего, пора туда, где начнется дележка наследства покойника в размере целой страны. В мемуарах очевидцев тех мартовских дней 1953 года воспроизведена еще одна фраза Берии: “Тиран мертв!” Для фильма Германа она была бы напыщенной и чужеродной. Он препарирует историю страны и то, что с нами происходило, на самом что ни на есть бытовом уровне – обыденном, даже можно сказать. Умирает не тиран и не вождь, а немощный старик. И все вокруг до заурядности обычно – тихие шаги, позвякивание посуды, недопитый чай, недоеденный суп. Когда-то в фильме Григория Чухрая “Чистое небо” этот исторический катаклизм в жизни страны метафорически изображался в виде весеннего паводка – крушатся ледяные глыбы и торосы, давая выход чистому потоку. У Германа жизнь течет так, как и текла до этого. И “Хрусталев, машину!” – просто эпизод, невероятный в судьбе врача, только что делившего с другими зеками тюремную камеру на колесах с игривой надписью на борту фургона “Советское шампанское”. Почему выбор пал на него и куда он сгинет опять – мощный, сильный, смелый, ломаемый жизнью, но не сдающийся, – знать не дано. И куда его везет потом железнодорожный вагон – на волю или в новую ссылку, – тоже не ответишь сразу. На протяжении всего фильма фортуна пробрасывается им, как обычной вещью. Он не ищет выхода. Он лишь пытается взломать все закрытые двери, открыть все черные ходы, но новые замки и запоры образуются сами собой – будь то странная клиника или не менее странная коммуналка.
Кадр у Германа невероятно заселен людьми. На маленьких пространствах они втиснуты в обстоятельства жизни самыми прихотливыми сообществами. Вертухаи, вываливающиеся из казавшейся безжизненной машины чуть не взводом, чтобы затащить в кутузку подвыпившего прохожего. Ватага мальчишек, метелящая с остервенением другого прохожего, и тоненький голосок опоздавшего к расправе: “Подождите меня, я сейчас!” Гурьба озверевших сокамерников, глумящихся над поверженным генералом, для того чтобы его унижением возвысить себя. Коммунальные соседи – то ли родственники, то ли ставшие таковыми среди всех этих стиральных корыт и тазов, персональных стульчаков, кастрюль, всегда направленных на тебя глаз и всегда висящей в воздухе кем-то оброненной фразы. Больные в клинике – сирые и убогие, хитроватые и все понимающие.
В фильме много движения и много слов, сказанных невпопад и не собеседнику. Их не всегда выделишь, не всегда отличишь главное от второстепенного; говорят одновременно, одномоментно чем-то занимаются, и все это остается в движении персонажей и оболочке кадра – многомерного, будто отдельный кадр и есть отдельный фильм.
Проще всего сказать, что этот фильм – о нас. О прошлой жизни и неизжитом прошлом в жизни нынешней. Но это не все объяснение. В каждом своем фильме, будучи скрупулезным и предельно достоверным рассказчиком жизненных историй, Алексей Герман ощущал перед собой и Историю с большой буквы. В последнем фильме достоверность и подробности переданы прямо-таки с босховской силой обобщения. Не времени и не истории выносит приговор режиссер, не в его художественных правилах выносить приговоры. С леденящей взор и сердце бесстрастностью изображаемого фильм на самом деле полон подлинной страсти и боли. Именно неизжитых, на чем, надо полагать, и настаивает режиссер, не искавший легких путей к зрительскому пониманию. Но к пониманию он взывает.
Слишком велик вклад режиссера в кинематограф последних десятилетий, чтобы посчитать, что на этот раз ему не удалось найти адекватную форму выражения своих чувств и мыслей. Не случайно к фильму снова вернулась зарубежная критика, и во Франции и Америке появились подробные и доброжелательные разборы. Как сложится судьба картины в нашем прокате и будет ли он вообще, предположить трудно. Хотя вполне могу представить себе, что у картины наберется немало недоброжелателей, впрочем, как и союзников, уставших от облегченного и развлекательного искусства, обрушившегося на нас на исходе века.
В фильме много машин – угрюмых и неотвратимо ползущих по своим маршрутам, будь то в ночи разъезжающие по городу воронки или кортеж правительственных “паккардов”, заставляющий в сгущающихся сумерках или, наоборот, неявном рассвете утра замереть вокруг все живое. И если ты хочешь понять, что было, и если веришь, что так никогда не будет впредь, не думай, что машины просто проезжают мимо и существуют только на экране. А люди жили и продолжают жить.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"