По женевским улочкам
уроков и перемен

Программа визита...
Тут я совсем сникла

Средняя школа Флеранс находится в престижном районе. Здесь живут медики, адвокаты, банкиры, крупные бизнесмены. Район буржуазный, школа буржуазная, дети буржуазные – в общем, я уже напугана...
Еле волоча ноги, мы идем по улице Маланью, периодически спрашивая, где здесь переулок Флеранс. Нас догоняет парень (красавец невероятный!) с девушкой – в джинсах и рубашках навыпуск. Они о чем-то болтают и хихикают. Оба на вид очень молоденькие и явно направляются в ту же сторону, что и мы...
Из глубины переулка выныривает типовое двухэтажное серое грязное здание – школа! Почти одновременно с парочкой открываем дверь...
Нас встречают два дяденьки. Конечно, все очень мило, сверкают белозубые улыбки, «Москау, Москау!»... Под нос нам суют программу визита... Тут я совсем сникла…
Один из дяденек (что помоложе), розовенький такой, все время улыбается, пританцовывает вокруг и с выражением готовности заглядывает в лицо. Как потом выяснилось, совершенно искренне и бескорыстно. Позже женщины нам сказали, что Даниэль – самый любезный мужчина школы. Второй, пожилой, в тяжелом весе выдает нам брошюрку о средних школах Женевы (а их всего-то четырнадцать!), в том числе и о школе Флеранс.
Оба дядечки оказываются завучами и, наверное, ждут вопросов.
Я и спрашиваю:
– А ваши учителя встречаются друг с другом?
Пожилой завуч и говорит:
– А им незачем встречаться специально: за тем, чтобы в классе не было проблем, следит классный руководитель. Перемолвились словечком на переменке – и достаточно. Этого хватает.
– (?!)
Тут я почти заскучала...
Но мы вдруг встаем и бодро куда-то идем. Оказывается, на учительскую тусовку – пить кофе!

Летучка с круассанами

Группа симпатизирующих друг другу учителей договорилась: давайте по утрам вместе пить кофе. И каждое утро в 9.15, перед тем как разбежаться на уроки, они пьют кофе с круассанами. Получается что-то вроде летучки.
Они говорят, что дверь к ним всегда открыта. Каждый, кто хочет, может к ним присоединиться. Вот сегодня, например, присоединились те, кто интересуется Россией.
И нас усаживают за общий стол. И все так чинно, благородно. Оба завуча здесь же. Я немного прихожу в себя (при виде круассанов в первую очередь). И наконец начинаю замечать проплывающие передо мной учительские лица... И тут я понимаю, что нахожусь в своем кругу.
За все три недели в Швейцарии это был четвертый раз, когда я почувствовала себя среди своих. Первый раз – в парке, среди деревьев, собак и лебедей. Второй раз это было в детском городке, где возилась малышня. Третий раз – в русской церкви. И вот теперь здесь, в школе.
Учителя представляются: имя, предмет... Нет, все равно не запомнить. Я все пытаюсь как-то сбить это плавное течение кофепития, эту прямую линию, вертикальную в спинах. И я прошу Инну донести до учителей такую мысль: что вся информация о системе образования есть вот в этой брошюрке, которую мне вручили. А вот расскажите лучше, как вы тут живете...
И тут все как-то оживились, раскраснелись, начали что-то рассказывать, размахивать руками, перебивать друг друга. Тут в класс входит наш молоденький красавец попутчик – и я впадаю в столбняк: ка-ак учитель математики?! Всеобщий шум и хохот... Завуч почувствовал себя лишним, несколько раз значительно посматривал на часы и наконец растворился в воздухе...
15 минут истекли. Парты, сдвинутые в общий стол, расставили по местам, и все разбежались по урокам... Мне так и не удалось попробовать круассанчиков, потому что и в этом классе начался какой-то урок...

Переведи, что мы тоже работаем по группам!

Даниэль, подхватив под руку Мишель, у которой в это время не было урока, приволок всех нас в учительскую.
Я не помню, как разговор вырулил на групповые работы. Вижу: вокруг нас постепенно кучкуется народ...
Даниэль говорит, что сейчас у них очень распространена работа детей по группам.
– Да, – оживляется Мишель, – например, на моих уроках немецкого. Дети сообща оценивают свои работы. И еще оценивают задание по степени сложности: для кого оно легкое, а для кого – трудное.
– Переведи, – кричу я, – что мы тоже работаем по группам! И дети друг у друга проверяют работы и оценивают их. По часовой стрелке меняются тетрадями...
– Очень похоже на то, что происходит у них, – переводит в ответ Инна. – Даниэль говорит, что работа по группам появилась у них достаточно недавно. И с ней связана вот какая проблема.
Если иметь в виду целый учебный год (в общем, долгий период времени), то способ групповой работы дает свои результаты, потому что дети изучают материал более глубоко. Но если ориентироваться на четверть, то получается, что, работая по группам, дети на первых порах начинают неизбежно отставать от программы.
И если один учитель работает по такой методике (беря на себя всю ответственность за это), а другой – по обычной классической, то получается, что тот класс, где работают в группах, вроде бы отстает. И это сначала немножко сдерживает рвение других брать пример с их учителя. Но только сначала. Потом, в конце года, выясняется, что именно эти дети глубже всех отработали материал.
– Мишель, дети у тебя садятся в группы случайным образом или по симпатиям?
– В основном решают дети, с кем им объединиться. Сами же и меняются местами. Но и педагог может в это дело вмешаться – посадить, например, слабенького с сильным. Мы стараемся развивать у них чувство ответственности за другого, умение помогать другому (для нас это очень важно). Это создает хороший климат в классе.
– Мне все это очень понятно. Мы тоже считаем, что хороший климат в классе – вообще главное.
Звонок давно уже прозвенел, и все такой же румяненький, улыбающийся, кланяющийся, расшаркивающийся Даниэль не выдержал. «Программу надо выполнять!» – и потащил нас в библиотеку, на урок географии к мадам Жанетт.
Это был, по-моему, 8 класс. Как мне объяснили – направления женераль.

О том, как у них это устроено

Небольшой жилой райончик (протяженностью примерно в 1–2 трамвайные остановки) называется в Женеве коммуна.
Как-то в руки мне попался адресно-телефонный справочник по трем коммунам, объединенным в единое целое (по-нашему, административную единицу). А поскольку именно в этой единице я и гостила, то мне было интересно выудить из этого справочника кое-какие цифры. Я села и стала считать.
Итак, на три коммуны приходится:
а) 14 начальных школ. Начальная школа – с первого по шестой класс. Плюс необязательный детский садик – два года, для 4 и 5-летних детей. Школы маленькие. В каждой параллели по одному классу.
б) Потом все эти дети стекаются в 3 большие средние школы (одна из которых и есть наша школа Флеранс). Они называются Сикл де Ориентасьон (циклы ориентации), потому что здесь происходит первая ступень ориентации ребенка в области человеческих знаний и умений.
в) 4 специальные начальные школы. Там учатся дети по каким-то, видимо, показаниям.
г) 4 колледжа. Сюда поступают те, кто хочет продолжить образование после окончания средней школы. В число четырех входят школа Пиаже, коммерческая школа и так называемая школа для взрослых (видимо, аналог нашей вечерней школы).
д) 12 частных школ (в том числе Монтессори, Вальдорф).
(Стоит напомнить, что во всей Женеве не больше двухсот тысяч жителей.)
Средние школы в Женеве называются Сикл де Ориентасьон. Ученики ориентированы по пяти направлениям (циклам): латин, модерн, сайнтифик, женераль и практик. Учатся здесь три года – 7, 8 и 9 классы (с 12 до 15 лет) и тем самым завершают обязательное образование. Профориентация здесь только намечается, настоящее разделение по интересам начинается после 9 класса, когда дети или продолжат свое образование в колледжах и лицеях (с 10 по 13 класс) с тем, чтобы потом в 19 лет поступить в университет. Или пойдут учиться на продавца, парикмахера, водителя... Или же сразу после средней школы пойдут работать.
Латин – это самое трудное по уровню подготовки, сложное направление. Кто не выдерживает большого количества классических языков (в частности 6 часов в неделю латинского), тот на следующий год может перейти в том же самом верхнем уровне на отделение модерн, где вместо латыни изучают современные языки (английский, немецкий).
Второе направление – сайнтифик. Там делается упор на физику с математикой, но на самом деле, как говорят учителя, там просто чуть-чуть поменьше латыни.
На отделении женераль просто не делается никаких акцентов – всего понемножку. Ну и явно поменьше нагрузка.
Практик. Чтобы детей с невысоким уровнем стартовой подготовки не отохотить от учебы, их сначала принимают на это отделение, где они параллельно могут заняться какими-то ремеслами. А потом, в следующем (восьмом) классе, они сливаются с классами направления женераль.
И в каждом направлении – по три класса каждой параллели.

Урок кулинарии

О, мадам Колетт! Тоненькая, изящная, тщательно причесанная, и в то же время в ней ощущается некая элегантная небрежность – типичная француженка.
Она явно нас ждала. То, что мадам Колетт была в ударе, выражалось в быстрой, возбужденной речи, блеске в глазах, которые то и дело призывно обращались к нам: мол, посмотрите, как здорово!
На доске нарисованы таблицы калорий, какие-то рецепты и список блюд, которые они должны сегодня за полтора часа урока приготовить и съесть. Стоят две электрические плиты. В стенку встроены две микроволновые печи. Что ж, разумно.
Я ожидала увидеть в школьных помещениях что-то такое ультрасовременное, какую-то оснащенность потрясающую. Нет. Все оказалось достаточно обшарпанным, достаточно стареньким, даже облупившимся. Никакой роскоши. Просто все очень приспособлено для жизни. Все с точки зрения здравого смысла выверено. Никаких ковров, кресел и монументальных панно, что я видела не в одной нашей частной школе. Печи действительно есть.
Это был 8 класс направления женераль. Мне понравилось, что вот уже второй урок – и вовсе не в каких-то там суперклассах, особо сильных. А так, обычный 8 класс. Причем девочек меньше, чем мальчиков.
Каждый из учеников принес с собой тесто, приготовленное дома по рецепту. И теперь они должны были печь из него тарталетку (по-нашему шарлотку) – это такой пирог с яблоками или с лимоном. Каждый выбирает, какого размера будет у него эта тарталетка.
И вот они принялись за работу. Лихо раскатывают скалками, машут во все стороны – только локти сверкают. В том числе и «гроза школы». Я жду, когда же он бузить начнет. Нет, не начинает. Стоит себе тесто раскатывает...

Посиделки в женевской учительской

Стоит ксера, кофеварка, какой-то общий квадратный большой стол из сдвинутых парт, где, конечно, навалом книжек, тетрадок... И тут же отдельно стоит круглый столик, за которым пьют кофе. Никаких украшательств... Первый этаж, огромные окна, за окнами – сосны и солнышко.
И как-то, в общем, тут достаточно безалаберно. И эта безалаберность, которая неизменно раздражает меня в собственной школе, здесь почему-то успокаивает и умиротворяет...
Стал какой-то народ заходить, видимо, привлеченный русским духом. Все нам говорили по-русски «здравствуйте» и жали руки.
И тут мне удалось наконец задать те несколько серьезных корреспондентских вопросов, что я заготовила заранее.
– А что принимается во внимание, когда ребенка после начальной школы зачисляют на то или иное отделение седьмого класса?
Во-первых, рассказ родителей о ребенке (!).
Во-вторых, результаты тестирования по французскому и математике.
В-третьих, результаты беседы с психологами.
В-четвертых, рапорты о ребенке директоров начальной школы, где тот проучился шесть лет (!).
Кстати, теперешняя образовательная система (циклов ориентации) доживает свои последние дни. После 2001 года она будет в корне меняться.
– А почему так много латыни? Мы изучали латынь в университете. Это была скука смертная.
Они говорят, что для русских – может быть. А для них – это база. У них ведь романский язык. Дети начинают лучше понимать французский... И потом, это здорово развивает мышление.
Да, наверно, это как нам знать церковно-славянский. Сразу начнешь чувствовать язык, различать исконно русские корни, глубинный смысл привычных для слуха слов.
Поразительно, что в школе очень много иностранных языков, а литературы нет совсем. Представляете, нет такого предмета! Они говорят: а зачем? Культура чтения ведь идет от семьи, и школа вряд ли может приохотить ребенка к чтению, а вот наоборот – запросто... Да и для поступления куда бы то ни было литература не нужна...
– Какой вуз готовит учителей? Педагогический?
Говорят, что нет таких вузов. Сначала надо закончить университет. А потом, если надумаешь стать учителем, надо пройти педагогическую стажировку в течение двух лет. Это централизованные педагогические курсы, где дается не предметное, а сугубо педагогическое образование.
– А многие среди вас сразу после университета пошли на эти курсы?
Таких почти нет. Большинство попробовали себя и там и сям. Кто в редакции работал, кто наукой занимался... А потом по разным причинам почувствовали тягу к учительской работе...
Учиться на педагогических курсах можно параллельно с работой в школе. Первый год тебе дают около десяти часов в неделю. Потом часы постепенно добавляются...
Как сказала Сюзанна, когда ты заканчиваешь свой двухгодичный педагогический стаж, заканчиваешь курсы и остаешься один на один с классом – делай все что хочешь, – бывает очень трудно. Первый год – самый трудный: ты получаешь полную нагрузку и полную свободу.
– Начальство ходит к вам на уроки, указывает что-нибудь? Или у вас тут полная свобода?
Полная – что хочешь, то и делай. Сюзанна говорит, что завуч иногда придет на урок, посмотрит, что я там напридумывала, и скажет: ладно, пробуй, интересно, что у тебя получится из этого. Хотя, конечно, степень свободы, признаются учителя, все равно зависит от того, кто директор.

У них тоже бывает кризис

До 80-го года государство давало на образование очень много денег. Львиную долю платил город. После 85-го начался кризис. Сейчас почти не дают денег ни на реконструкцию, ни на какие-то новые идеи.
В школе Флеранс, к примеру, уже давным-давно не делали ремонт. Учителя ждут, чтобы расширили учительскую: для 90 учителей она мала.
– Как бы вы сформулировали самую больную вашу профессиональную проблему?
Почти все в один голос сказали: дисциплина. Мой прогноз оправдался...
Как добиться дисциплины? Армейской – просто. Надо чтоб тебя боялись. Но тогда ты становишься функционером, и дети на твоем уроке начинают функционировать.
А какой дисциплины хочешь ты? Чтобы дети безжизненно занимались твоим делом? Или чтобы ничем не занимались, а тебя слушали? Или чтоб все же занимались своим делом? Или общим для всех? И чтоб это дело имело непосредственное отношение к твоему предмету...
Решая эту проблему, и становишься профессионалом. Хотя решить ее раз и навсегда – невозможно. Мне так кажется.

Класс коррекции по-женевски

В классе было человек 12 – совершенно разных национальностей. Одна девочка была даже в чем-то вроде паранджи: завернута с головы до ног в белое покрывало, а лицо чуть приоткрыто.
Сюзанна начала урок с того, что приглашала каждого к доске, чтобы он представился, написал свое имя на родном языке и показал на огромной красивой карте мира ту страну, из которой приехал.
Оказалось, что мы попали на урок географии в коррекционный класс. Здесь слово коррекционный означает совсем не то, что у нас. В этом классе дети, которые недавно приехали из разных стран – из Кореи, Индии, Португалии, Венгрии, Бразилии, Перу, девочка в белой накидке была из Пакистана. Они не знают или очень плохо знают французский.
И вот в течение первого года обучения в школе Флеранс они учат французский язык. Это и есть коррекция. Они ходят также на все остальные занятия, которые в 7 классе полагаются: географию, математику и так далее – но только своей маленькой стайкой. И этих занятий у них немного, а много французского языка. Через год они распределяются по одному из трех вышеназванных циклов.
Сюзанна рассказывает о детях из Сомали, из Анголы, из Боснии... Были дети из Косово, которые видели смерть своих родителей... Были дети, которые почти не говорят... Или те, что вообще не ходили в школу – ни в какую, ни на каком языке...
Сюзанна старается говорить четко – ведь ее слушаем не только мы, но и дети. Для них это практика в понимании иностранного языка.
Но по-настоящему они развеселились, когда я принялась напоследок их фотографировать. Не смеялась только девочка из Пакистана – она испуганно прятала свое лицо под покров белой накидки.

А это шеф-повар – учитель... физики

Ура! Обед. Нас ведут в столовую. И что ж мы там видим? Мы видим, что за прилавком на раздаче первых и вторых блюд стоят два мужика. Один из них – тот самый красавец, с которым мы входили утром в школу. А второй – пожилой крепкий дядька – физик. И тут нам рассказали об этом физике прелюбопытнейшую историю...
Оказывается, обеды были не всегда. В здешних школах обычно все кормятся как придется: либо ходят домой обедать, либо приносят еду с собой. Конечно, можно нанять людей, они устроят кафе и будут брать большие деньги. Но это же не частная школа…
Физик оказался замечательным поваром-любителем. Принес из дома ложки-поварешки, кастрюльки, поваренные книги. Возился целыми днями. Научил своих учеников готовить. И стали они кормить всю школу: и учителей, и учеников. Потом к нему присоединились еще классы, учителя скинулись и вложили какие-то деньги... И дело пошло.
Сегодня дежурит класс нашего красавца математика (поэтому он и за стойкой): накрывает на стол, готовит, следит за порядком, выписывает билетики (минимальная плата за обед). К концу учебного года у класса образуется небольшой капиталец, который он может потратить на свое усмотрение, чаще всего – на какую-нибудь поездку.
А физик теперь шеф-повар. Кстати, готовит он бесплатно. И все это он проделывает, мурлыча себе под нос веселенький мотивчик.

Хиппи Даниэль

Дальше мы побежали на урок к математику – Даниэлю-второму. 8 класс. Тишина, спокойствие. Хотя детей штук 25 как минимум. Сидят они по двое на парте и чего-то такое решают – каждый в своей тетради, тихонько, сосредоточенно.
На белую доску спроектировано изображение – какие-то примерчики. Я спрашиваю у Даниэля: что это такое? Он невозмутимо говорит: работа над ошибками.
Понятно, что работа... А откуда изображение на доске? Из этой бандуры, что ли? Стоит на учительском столе аппарат с трубой, похожий на фотоувеличитель, какие раньше были. На столе в световом пятне – какая-то пластиковая дощечка. Пишешь на ней специальным маркером, и все, что ты пишешь, проецируется на экран. Впечатляет!
Когда мы зашли в класс, Даниэль как раз сидел на учительском столе (прямо сверху) в своих обшарпанных джинсах и что-то писал на этой дощечке. Стоит детям зашебаршиться – он только голову поднимает, и сразу все смолкают. При этом невозможно себе представить, чтобы он повысил голос. Выражение на лице – неизменно доброжелательное.
Мистика какая-то! Почему дети его слушаются? Не знаю. Я поняла так, что у него темп на уроке очень приличный.
Я подошла к мальчишке (пишет, кстати, как курица лапой):
– Даниэль много задает на дом?
– Другие учителя меньше задают. А с этим будешь сидеть...
И я поняла, что Даниэль у детей слывет строгим учителем.
При этом антураж его – совершенно хипповый: джинсы, линялая футболка, колечко в ухе, манера сидеть на столе, ставить ногу на стул во время разговора, садиться на парту. Казалось бы, от такого учителя можно ожидать фамильярности с учениками, эдакого псевдодемократического стиля в общении. Однако поди ж ты... Авторитарный учитель!
Разговариваем... Даниэль такой длинный, что ему приходится для этого складываться напополам. Он складывался, складывался, да и сел на корточки.

Интервью на корточках

– В каких классах у вас экзамены?
– Никаких экзаменов нету вообще – ни выпускных, ни переводных... Есть только контрольные работы. Каждый год.
Если ученик работает и потом вдруг не выполняет какую-то контрольную работу, это тоже ничего не значит. В принципе контрольные работы даются не для того, чтобы уличить ученика в незнании. А для того, чтобы более или менее сориентировать все школы друг с другом... (Вот это я не поняла, честно!)
– Во всех швейцарских школах нет выпускных экзаменов?
– Только в Женеве. В других кантонах может быть совершенно другая система. Я знаю кантоны, где очень много экзаменов сдается в конце школы.
– Как решается конфликт между учителем и учеником?
– Ни в одном классе почти нет проблем ни с дисциплиной, ни с работой. Просто не все уроки требуют такой уж концентрации внимания. Поэтому – как на том уроке рисования, что вы видели – здесь может быть более шумно и более свободно. Это нормально. Мы легализовали такой расслабленный стиль поведения на некоторых предметах. Зато на математике не расслабишься – совсем другой темп.
И в то же время каждый конкретный класс отличается не только уровнем знаний, но и уровнем своего общения. Стиль общения зависит от того, какие личности подобрались в классе.
– Есть личности, которые бьют стекла? Что делают с таким бедолагой?
– Заставляют платить.
– А почему в журнале по две отметки в каждой клеточке?
– Это не две отметки, а одна. 2,7. Два и семь десятых. Дробь! Мне, например, шести баллов явно не хватает для более или менее правдоподобной картины. Поэтому у меня дроби. (Что-то, я смотрю, все больше в промежутке между двумя и тремя. – М.Г.).

Я поняла, что мне не надо ничего из себя изображать

Очень странное, наверное, я поначалу произвела на здешнюю публику впечатление. Я чувствовала, что от меня ждут чего-то (или это я себе придумала?)... И поначалу все пыталась соответствовать образу эдакого солидного корреспондента: неспешная речь, плавные движения, светская заинтересованность, умные вопросы... (Елки-палки, как-никак Швейцария!)
Но на первом же кофепитии (по-моему, как раз тогда, когда я открестилась от брошюрки... Или когда вытаращила глаза на красавца пацана, который оказался учителем? Или когда сказала, что я сама учитель?) ситуация официального приема посыпалась – все расшевелились, расхохотались и начали перебивать друг друга... Вот тут-то я совершенно обрела свой собственный голос.
Я поняла, что изображать мне ничего не надо. И что они обрадовались, увидев, что я совершенно нормальный человек и тоже неравнодушна к потертым джинсам. А молоденький учитель латыни Стефан Жандр даже умилился (наверное, первый раз в жизни видел русскую учительницу живьем) и сказал: «Какая
вы приятная!» Скорее всего это была одна из тех немногих фраз на русском языке,
которые он еще не успел забыть после окончания университета.
Этот школьный народ очеловечил мои представления и о швейцарцах вообще. Расхожее мнение о них как о застегнутых на все пуговицы было достаточно подогрето здешними русскими, да и уличный народ не отличался приветливостью...
Здесь же – как на другой планете. Хотя понятно: рыбак рыбака видит издалека – вот отчего мне было здесь хорошо. В манере по-доброму друг друга подкалывать и разыгрывать, в простоте одежды, разговора, несуетности, в общей едва уловимой безалаберности – во всем ощущалось братство.
Но когда я этому порадовалась вслух, они сказали, что их школа – особенная и что им очень друг с другом повезло. В основном в школах выстраиваются достаточно формальные, служебные отношения.
А у них – вот такая веселая, хорошая компания. Это не
типично для швейцарской школы.
Ну, не случайно, значит, Бог привел меня именно сюда, в нетипичную.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"