Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №49/1999

Архив

Воспитание – это искусство, а где искусство – там талант, там сердце, интуиция, вдохновение...

Педагогика – наука неточных понятий

Мы не первые на земле живем, и до нас люди жили, и всегда казалось, что время невыгодно для воспитания. “Как вырастить хороших людей в дурных обстоятельствах?” – это старинная проблема, и всегда одни люди решали ее, а другие находили оправдательные причины для объяснения бесчестности и недоброты выросших своих детей: мир виноват. Но в одном и том же мире есть хорошие школы и плохие, хорошие семьи и дурные, хорошие дети и ужасные.
Попытаемся понять, что же происходит между нами и нашими детьми, когда мы их воспитываем, и какую силу имеют различные наши педагогические действия, что возможно в воспитании и что невозможно, что из чего получается.

Исчезновение плюса

...Принято говорить, что педагогика – это наука и искусство. Но что-то смущает. Если педагогика “наука плюс искусство”, то сколько процентов того и другого должно быть в этом коктейле?
Где искусство, там результат без процесса: каким-то образом получилось, но как? Магия... Так и говорят: магия искусства. Наука – это бегство от чуда, по известному слову Эйнштейна, а воспитание, а искусство непременно содержат в себе какое-то чудо. Как это совместить? Может ли наука оперировать ненаучными, туманными понятиями вроде “сердце” и “любовь”?
Может. Есть искусство писать книги, а есть наука об искусстве писать книги. Есть искусство играть на сцене, и есть наука об этом искусстве. Есть искусство воспитания, и есть наука об этом искусстве – педагогика. Не наука и искусство, а наука об искусстве. Стопроцентная наука о стопроцентном искусстве.
Но у такой науки и язык другой, и законы по-другому формулируются... Кажется, будто педагогика и, например, психология совсем рядом, а на самом деле это принципиально разные науки. Одна – об устройстве чего-то (об устройстве психики), а другая – о мастерстве, об искусстве. Это же какая разница!
Педагоги, стараясь быть “научными”, пытаются иногда обойтись без неточных понятий – любовь, сердце, – но без них ничего нельзя ни объяснить, ни предсказать, и наука перестает быть наукой. Точным языком о воспитании не скажешь – получается ненаучно. Наоборот, когда мы говорим об искусстве воспитания ненаучным языком, мы ближе к правде и, следовательно, ближе к науке. Все науки стремятся к безличному, общему, а педагогика безличной быть не может, ее нет вне личности. Все науки бесстрастны, а бесстрастная педагогика ненаучна.
Пожалуй, это единственная наука, которая признает тайну, интуицию, судьбу, оставаясь при этом строгой наукой. Тайны искусства невозможно раскрыть, они всегда останутся. Но важно признать их, указать на них, не бояться слова “тайна”, отличать постижимое от таинственного и не сбрасывать последнее со счетов, а научиться использовать его.
Наука и искусство принципиально различаются способами распространения. Науку надо изучать, иначе ее не постигнешь. А искусство можно перенять. Не понять, а перенять!
Если педагогика – наука об искусстве, то ей нужно быть крайне осторожной, когда она обращается к мастерам воспитания. Для критика талант – это законодатель. Так и в педагогике. Слово “талант” не дополнительное, не так: “А еще надо, конечно, иметь талант”, но основное, главное, первое. Педагогика – наука о развитии таланта к воспитанию детей. Педагогика занимается методами, обсуждает их безлично, но лишь те методы хороши, которые позволяют раскрыться, развиться, освободиться таланту педагога.

Такое же самое. Только неповторимо иное

Ах, если бы вы знали, читатель, как волнует талант! Не можешь заснуть от волнения, от прикосновения к таланту, словно обжегся, но боль не болезненная, а счастливая, примиряющая с миром. Бесталанность – несчастье, беда, несправедливость. Мир талантлив в своей сущности, и всякая бесталанность, особенно если ее превозносят, оскорбляет. Но когда встречаешься с талантом, все становится на свои места, чувствуешь вечность Вселенной, и появляются надежды. Талант – это справедливость, талант то, от чего хочется жить.
Учитель не поэт, он не может прославиться в двадцать лет, такого случая в истории педагогики не было. Нужны годы и годы труда, раздумий, прежде чем сумеешь сказать в педагогике слово, нужное всем. Ведь педагог всегда говорит что-то самое простое, казалось бы, даже всем известное. Однако очень трудно к этому простому пробиться.
Все великие педагоги говорят в общем-то одно и то же, все утверждают одни и те же гуманные истины, ведут — из века в век — одну и ту же борьбу. Но каждый в свое время, в своих трудных обстоятельствах. Каждый вновь обращается к истинам, провозглашенным сто или двести лет назад, вновь доказывает их, приводя новые аргументы. И ему приходится так же трудно, как и его предшественникам.
...Поразительное явление: по отдельности и в разных областях работали педагоги-новаторы, а пришли, по существу, к одним и тем же идеям, и уже просматривается нечто фундаментально общее в их открытиях. Все новаторы обращаются не только к голове, но и к сердцу ребенка, строят обучение так, чтобы оно само увлекало детей, чтобы даже у самого отсталого была надежда пережить радость успеха, которая только одна – по Сухомлинскому – и может приохотить ребенка к учению. Все находят способы индивидуального обучения ребенка в массовой школе, не прибегая к дополнительным занятиям. (Вред, говорит С.Н.Лысенкова, который мы причиняем ребенку, записывая его в отстающие, во много раз превосходит пользу от дополнительных занятий). Все педагоги-новаторы не дробят знания на порции, а дают их крупными блоками, чтобы ребенок мог ухватить общую идею, увлечься ею, удостовериться, что он справится с темой, и уж тогда переходят к деталям. Все эти учителя учат в точном смысле этого слова – упорно, неспешно вырабатывают навыки, приемы, привычки учения, труда и общественной работы, и так открываются перед ними возможности для творческой деятельности.
И всегда – комплексная система. Она строится не так, как обычно: прием – цель, нет, здесь каждый прием служит всему набору целей и каждая цель достигается лишь применением полного набора приемов.
Говорят: “Как! Вы хотите навязать метод всем? Насильно?” И начинаются замечательно прогрессивные рассуждения о свободе учителя избирать метод, о том, что каждый учитель – творческая личность, что методов преподавания множество, что нельзя против воли учителя и так далее.
Дело совсем в другом.
Каждый учитель может и должен преподавать так, как ему удобнее. Каждый может пользоваться любым из признанных или даже непризнанных методов. В методах учитель волен. Но он не волен в результатах.

Ничего не поделаешь... Или – так продолжаться не может?

Если мы оглянемся в прошлое, перелистаем труды великих педагогов прежних времен, мы легко заметим, что призыв воспитывать без наказаний, добром и лаской всегда исходил от воспитателей. Учителю же любить всех детей гораздо труднее.
Учитель сталкивается с детской ленью, с нежеланием учиться. Учителю постоянно приходится наказывать ребят хотя бы двойкой, и это всегда казалось неизбежным. Надо же заставить учиться и тех, кто по глупости своей мальчишечьей учиться вовсе не хочет, – заставить ради пользы самого этого мальчишки.
Маленькие дети вообще учатся охотнее, чем большие. С подобным явлением встречаются каждый учитель, каждый директор. Но обычно ограничиваются тем, что вздыхают: “Да, вот так… В первом классе все молодцы, а к пятому – полкласса лентяев… Ничего не поделаешь…”
“Ничего не поделаешь?” – “Нет, так больше продолжаться не может!”
Собственно говоря, этим и отличается большой человек от заурядного. Оба видят перед собой одни и те же явления, но один говорит: “С этим ничего не поделаешь”, а другой: “Так больше продолжаться не может”. И его не смущает, что тысячи людей примиряются с бедой, что педагогика веками бьется над этими проклятыми вопросами, — его ничего не смущает, не пугает.
Он начинает титанический труд — ищет ответ на вопрос, который его мучит.
И вот что постепенно стало выясняться. Для того чтобы детям было интересно учиться, вовсе не обязательно делать каждый урок занимательным, не нужно развлекать детей и придумывать что-то необыкновенное. Секрет интереса вовсе не в занимательности, а в успехах детей, в их ощущении роста, движения, достижения трудного.
Вчера не понимал — сегодня понял. Вот где радость! Вчера не умел — сегодня научился. Вот в чем счастье! Выходит, чтобы дети хорошо учились, надо, чтобы они... хорошо учились?
Но никакого парадокса здесь, конечно, нет. Ларчик открывается хотя и не просто, но все же открывается: чтобы дети хорошо учились, надо научить их учиться.

Мостки свободы

Как бы нам научиться смотреть на будничную нашу жизнь как на живую историю! Как бы нам научиться ценить ныне живущих замечательных людей с той же щедростью, с какой мы ценим замечательных людей прошлого! Но гениальный математик вызывает восторг, гениальный писатель – опасение, гениального педагога просто не терпят.
Все, кто держится за старое в педагогике, никогда, конечно, не объявляют себя во всеуслышание ретроградами. Боже упаси! Они лишь выступают в защиту детей от опасных новшеств, которые должны якобы погубить ребенка. О чем печется гимназический инспектор, отстаивая розги? Конечно, об интересах ребенка, только о них!
...Школа – узел многих неразрешимых противоречий. При плохой образовательной политике эти противоречия или усугубляются, или загоняются внутрь, мы делаем вид, что их нет. При хорошей политике эти противоречия смягчаются – снять их совсем не удается никому. Их много, этих противоречий. И вот если кому-нибудь удается хотя бы одно из этих противоречий свести к минимуму – это открытие, это идея.
Идеи Иванова, Шаталова, Лысенковой, Волкова, Никитиных, Амонашвили, Ильина, Эльконина и Давыдова, Занкова, Кабалевского, Зайцева, Тубельского, Лобка как раз и отвечают этому критерию – нетрудно указать, какие же противоречия они помогают смягчить.
Простые слова выводят нас к сердцевине современной педагогики.
Вот что становится понятным: нельзя взять некую науку, упростить ее, сократить, приспособить для детей и в таком виде преподавать. Нужно создать нечто новое, особое, отличное от “взрослой” науки, не упрощенное взрослое, не усушенная копия – мумия живой науки, а нечто такое же, как наука, живое, но доступное детям. От детских представлений к взрослой науке должны быть построены мостки, и эти мостки надо изобретать для каждой науки особо.

Из книг С.Соловейчика
“Педагогика для всех”,
“Час ученичества”, “Вечная радость”

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"


Рейтинг@Mail.ru