Законов, защищающих ребенка от насилия в собственном доме, у нас нет.

Но попытки остановить волну жестокости продолжаются

– На планете Земля всего два вида людей: мужчины и женщины, – сказала мне взрослеющая дочь. – И почему они не могут договориться, чтобы и у детей, и у взрослых была замечательная жизнь? Почему? Что я могла ей ответить? Мы вроде бы стараемся и придумываем разные законы. Но таких, чтобы сохранить любовь и мир в доме, пока нет.

Когда ты оказался лишним

Исковое заявление

О лишении родительских прав жительницы Костромы Лупашкиной Мунлик в отношении несовершеннолетнего сына Кирбаева Андрея, рожденного 11.06.1990 года.

“Последние три года Лупашкина пила, гуляла. Мальчик полностью находился на содержании бабушки, но в сентябре 1998 года бабушка умерла, и ребенок остался фактически без попечения родителей, с дедом. Мать периодически приходила домой, но воспитанием сына не занималась, материально не содержала. В сентябре 1998 года ребенок пошел в школу, но мать его учебой не интересовалась. Мальчик голодает, не имеет необходимой одежды. Появляясь иногда дома, Лупашкина устраивает пьяные драки.

После праздничных дней, посвященных 8 Марта, мать пришла навестить сына. Дома возник скандал, она схватила нож и, если бы дедушка не спрятал ребенка под кровать, могла бы убить сына. В марте работники горуно вынуждены были поместить ребенка в детский приемник-распределитель, так как Андрей перестал ходить в школу, сказал, что нечего есть”.

Недавно в двадцать пятом номере нашей газеты на первой полосе мы опубликовали данные по России об издевательствах над детьми, которые приводились на последних парламентских слушаниях на тему “О предотвращении насилия в семье”.

Пьяная педагогика... Дикое словосочетание. Но сколько детей становятся ее жертвами! В прошлом году сотрудники органов внутренних дел возбудили около двух тысяч уголовных дел за неисполнение обязанностей по воспитанию детей.

А всего было подготовлено более 27 тысяч материалов по лишению родительских прав. На девять тысяч больше, чем пять лет назад. Самое прискорбное – униженные и забитые дети находятся в правовой зависимости от тех, кто совершает над ними насилие. Их истязатели – родители, по закону обязанные представлять и защищать их права и интересы! Ежегодно около двух миллионов детей в возрасте до 14 лет избивают самые близкие люди – матери и отцы. Для десяти процентов исходом этих домашних баталий становится смерть, для двух тысяч детей – самоубийство.

Согласитесь, статистика, которую обнародовала на слушаниях председатель Комитета по делам женщин, семьи и молодежи Госдумы Алевтина Апарина, страшная. Хотя крайне занижена, потому что жертвы из-за страха, чувства стыда или любви к близким часто не хотят сообщать и жаловаться, что они подвергаются насилию в семье. За каждой такой цифрой, за каждым процентом маленькая, созданная двоими для радости, но по их же вине искалеченная детская жизнь: в соседнем подъезде, в доме напротив, на городской окраине.

Кострома – город обычный, исторический, славный. Здесь есть своя программа “Дети Костромы”.

...Деревянная дверь распахивается сама – это рыжая худющая кошка выходит погулять. Мы с Мариной Букатчук, ведущим специалистом управления образования, переглядываемся, не решаясь войти. Но хозяйка Люба в стареньком, застиранном платье уже на пороге, с какой-то медленной улыбкой приглашает в дом. Гражданский муж Дмитрий, чисто выбритый, стриженый, с лихорадочным блеском в глазах, манерно закуривает.

Разглядывая скудный быт, мучительно пытаюсь представить, как вот здесь, на маленькой кухоньке, неделю назад этот здоровый молодой мужик пьяно забивал трехлетнего сынишку своей любимой Любы. И если бы не случай, не остаться бы сейчас Сережке живым (милиция в последний момент успела спасти его), не спать бы мальчишке тихонько в доме ребенка, где в его личном деле уже появилось мамино заявление – отказ от его, Сережкиной, настоящей и будущей жизни в семье с новым папой. Почти такое же, как и это, переснятое нами на ксероксе, как и десятки других, что лежат в Костромском управлении образования, как сигналы SOS о тонущих семейных ковчегах.

Один из авторов первоначального проекта закона “О предотвращении насилия в семье”, доктор философских наук Галина Георгиевна Силласте, считает, что сегодня, в конце ХХ века, российская семья – самая агрессивная. И криминализация ее будет возрастать, потому что целиком зависит от социально-экономических условий. И нам никуда от этого не деться, тем более что ни Россия в прошлом, ни Советский Союз не имели законов по защите членов семьи от насилия. Нет такого закона и поныне. Есть только предложения по внесению поправок и проектов в федеральные законы.

Я думаю, в свое время французский просветитель Д’Аламбер был абсолютно прав, когда утверждал, что истинное равенство граждан в семье состоит в том, чтобы все одинаково были подчинены законам. А ведь в наших семьях до сих пор живут совместно представители трех поколений: бабушки, дедушки, отцы, матери, внуки. И страдают в ней особенно, конечно, слабые.

Тайный телефон, засекреченный адрес...

Снова деревянная, скрипучая дверь. Так уж получалось, что в Костроме беда встречала чаще в заброшенных уголках. Комната? Кладовка? Первое впечатление пугающее – вороха навязанных узлов, клеенчатых ободранных сумок, что возят челноки из края в край, единственное окно, мигающий черно-белый телевизор. Сухонькая старушка лет восьмидесяти ведет к широкой тахте. Не сразу успеваю разглядеть скрюченную под облезлой кроличьей шубой маленькую фигурку.

– Аборт сделали? – шепотом спрашивает Марина Владиславовна.

– Да, сделали, – обыденно, словно речь идет о прививке, отвечает молодой голосок. Из-под укрытия появляется милое голубоглазое личико, потом круглая, вздутая, явно болезненная шея.

– Что это? Мы ведь тебя к врачу посылали.

– Пойдем, – божится старушка. – Обещали положить на операцию Анечку нашу. Отвезу ее завтра, не обману, – мелко кивая, опекунша нас выпроваживает.

По улице шли молча. Я уже знала историю этой четырнадцатилетней девочки с двумя абортами и двумя отчимами, которым она не полюбилась, и теперь вот мыкается в грязном углу среди мешочников, на которых прирабатывает прабабушка, беря вещи на хранение, да еще и помогает беспутной Аниной матери, живущей отдельно в двухкомнатной квартире.

Есть в Костроме (недавно сдали) детский дом. Но он уже переполнен. Ирина Пучкова, заместитель начальника управления образования, печется о втором. “В критических ситуациях, – призналась она, – когда детям в семье совсем нет житья, подбрасываем их в приемник, в центр временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей при УВД. А что делать? Бывает, спасаем и так...”

В последние годы детские дома у нас в России появились даже там, где их раньше не было. А те, что строились прежде, лет 70 назад, например, в Кардымове Смоленской области, переполнены и сейчас. Отчего наши дети скитаются по дорогам и весям, ночуют в подвалах? Задается этим риторическим вопросом и Тамара Сафонова, директор психологомедикосоциального центра “Озон”:

– Почему женщина уходит от обидчика из дома или ребенка забирают в кризисный центр, в приют, а насильник продолжает жить в прекрасных условиях? Надо принимать какие-то меры. Несправедливо, когда жертва – жертва как бы вдвойне.

Я считаю, для того чтобы наши будущие законы о защите семьи заработали, необходим механизм их реализации: создание учреждений – не важно, в системе образования или в системе социальной защиты, – словом, таких, которые оказывали бы конкретную практическую помощь пострадавшим и работали с семьями. Это и будет решение одной из главных проблем в защите прав граждан.

Двухлетний опыт работы нашего центра для детей, подвергшихся жестокому обращению и насилию, многому научил нас. Мы помогаем пострадавшим от насилия с первых шагов – начиная от диагностической, консультативной, терапевтической помощи и завершая юридической поддержкой.

– Остановите детей на улице и спросите: “Вы знаете, куда можете обратиться в случае беды?” Ну, дай бог, один из ста ответит. Почему они не знают телефонов органов опеки или адресов каких-то центров? Это ведь элементарно: повесить в школах Конвенцию о правах ребенка. Разместить на стендах телефоны, адреса органов опеки и защиты прав детей. Можно? Можно. Давайте попробуем, – предложил Анатолий Северный, президент Независимой ассоциации детских психиатров и психологов. – Месяц назад в Женеве, в Комитете ООН по защите прав ребенка, мы представляли альтернативный доклад российских общественных организаций о положении детей в России, о выполнении Конвенции по защите прав ребенка в России.

Мы внесли ряд предложений, которые необходимо реализовать, чтобы предотвратить разрастание насилия в отношении детей в нашем государстве. Часть из них была принята Консультативным комитетом по правам человека при Президенте России несколько месяцев назад, но до реального воплощения дело не доходит.

Что имеется в виду? Необходимость создания специальной службы по контролю за соблюдением прав детей. Подобные службы есть уже более чем в 30 странах. Это служба федерального и региональных уполномоченных по правам детей или федерального комиссара, как мы их называем.

Сейчас в шести регионах страны благодаря пилотному проекту при поддержке Детского фонда ООН – ЮНИСЕФ введены такие уполномоченные, сделаны первые шаги, но на федеральном уровне эту идею реализовать пока не удается. Введение парламентско-общественного контроля за соблюдением прав детей тоже буксует. Согласитесь, мы же сами создаем благодатную почву для насилия над детьми. Наши законы освободили школу от ответственности за судьбу учащихся, и два миллиона детей оказались выброшены из школы. Куда они идут, чем занимаются – догадаться просто.

Ответ для моей дочери

Говорят, детская любовь – отвечающая. С чем мы к детям, с тем и они к нам.

...Костромские улочки в полдень тихи. Стучали мы громко и в ворота, и в маленькое окошко к подопечному Марины Букатчук – тишина. Вдруг из соседней калитки – бабушка. Заойкала, запричитала: “Не ходите вы к нашему мучителю, он там злой, не откроет. Вчера вечером чуть меня не убил.

Я собаку во двор позвала, а он меня – лопатой по спине, по животу”.

Внезапно из ворот показался пятнадцатилетний обидчик. Взгляд цепкий, злой. Но в дом все же впустил. Чайник на постели, ботинки на столе, словом, бедлам.

На наш обман, будто звонили, жаловались на него, парень все же поддался, плечи поджал и все упреки выслушал, изредка косясь на вчерашнюю свою жертву. Но не извинился, промолчал на замечания о прогулах в школе, только предупреждение о переводе в интернат зацепило.

– Что, уже решено? Или так, пугаете? Не поеду, все равно сбегу. Зачем мне туда, да, может, еще мать не согласится, – как бы сам с собой нервно заговорил Шамиль.

Мы не дождались матери. Так и ушли, оставив обеспокоенного мальчишку одного.

А что он мог придумать, если чаще отца видел милиционера?.. К кому приткнуться, кому на себя, никудышного, пожаловаться? Может, сверстнику Женьке, что живет на Черноречье с мамой, отчимом и своим маленьким братиком? Но Шамиль не знает Женьку и его безнадежную жизнь, когда тот сутками остается один на один с малышом, не пытаясь даже разыскивать пьяных родителей, ворует, чтобы прокормить брата. И не схвати его милицейский патруль однажды ночью, никто бы в школе так и не узнал, почему Женька пропускает уроки.

Я видела Женину маму и отчима в дни их примирения. Они ели серые макароны с черным хлебом. И хозяин дома извинялся за грязь в их замызганной десятиметровой комнатенке, где, кроме двух постелей, чумазого стола и убогого серванта, ничего не умещалось. Пододвигая мне босой ногой тяжелую табуретку, он еще пожаловался, что за неуплату обещают свет отключить...

“Среди множества ценностей, к коим устремляю человеческое сердце, есть одна, истинная и важная. Назовем ее коротко и торжественно “домашнее злато”, – писала в своих размышлениях о доме журналистка Елена Еремина. – Идешь поздней порой по заснувшей улице в пелене то ли дождя, то ли осеннего тумана, завернешь за угол, поднимешь глаза: на спящей стене среди голых веток тополей – золотой четырехугольник. Светит твое окно, мама ждет тебя. А для иного “домашнее злато” – огонь за железной дверцей печи, приоткроешь, обдаст теплом. Родной очаг. И что бы ни видел человек, что бы ни представлял он при словах “домашнее злато” – все восходит к одному, как ветви дерева к стволу: к родному дому, к семье”.

Так кто и чем должен помочь Женькиной семье? Превратить их убогое жилище в светлую горницу, родителям вновь обрести работу, приголубить и накормить детей, раздуть домашний очаг с потухающим огнем любви? Вот где ответ для моей дочери, почему мужчина и женщина не могут договориться...

Дописывая эти строки, я вдруг представила: а что если на самом деле в том старом костромском домишке сквозь уже вымытые стекла светится синим вечером “домашнее злато”, радуя детские сердца покоем и весельем уютного дома?

Или в тех окнах уже отключили свет?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"