“Жизнь держалась на невидимой тонюсенькой
ниточке...”
Фронтовые дневники Александра Довженко
проясняют смысл событий, происходящих на наших
глазах
Наш обозреватель Андрей Русаков перевел с
украинского языка фронтовые дневники
кинорежиссера Александра Довженко. Эти дневники
вышли недавно в Киеве отдельным изданием, а в
России печатались лишь небольшие фрагменты (в
“Литературной газете” и в журнале “Искусство
кино”). Андрей дал мне тонкую стопку
машинописных страниц: “Может, тебе будет
интересно...”
Крупные заголовки: “1942”, “1943”... Я читал в
метро, в электричке, потом читал дома под
тревожное бормотание вечерних новостей. Там, за
экраном, утробно гудела воздушная тревога над
большим ночным городом, таким летним, что,
кажется, если бы не завывание сирены, то я услышал
бы стрекотание цикад. Потом показывали
беззвучные взрывы, огонь во все небо, беззвучный
плач беженок, беззвучно открывающего рот
Милошевича, такого же беззвучного Клинтона, а еще
– дорогу с разбросанными по ней убитыми людьми, и
кто-то живой ходил там, по страшной дороге, и кого-то
искал. Он, наверное, вскрикивал или плакал, но был
слышен только ровный, как из автоответчика, голос
комментатора: “Балканы... Гуманитарная
катастрофа... Не хватает крылатых ракет... Мирные
предложения...”
Я вернулся к Довженко, к тому месту, где
остановился: “Человеческая душа – чаша для горя.
Когда чаша полна, сколько ни лей уже, больше не
вместится... Идут эшелоны – беженцы, раненые...
Умру от горя, чтобы не видеть...”
В строчках из дневника, написанного почти
шестьдесят лет назад, я увидел что-то самое
главное, чего мне сейчас так не хватает. Не
хватает прежде всего в себе самом. Наверное, это
главное называется состраданием.
Взял с полки четвертый том Даля и увидел, как
много слов с тем же корнем мы совсем забыли:
“Сострадный – сочувственный, связанный с кем-то
общим чувством”, “сострадалец, сострадалица –
участник в печали”, “сострадательный –
состраждущий чувством”...
На наших глазах политологи взвешивают на своих
научных весах вину сербов и вину албанцев и
говорят нам: вот видите, эта чаша полнее, а тут еще
место есть. Политики говорят про одних
несчастных: это наши братья, а про других, что они
совсем не братья, поэтому их надо жалеть, но
гораздо меньше, чем братьев. Какие-то темные люди
заманивают “добровольцев”, причем кое-где даже
выбор есть – можете за этих повоевать, а можете и
за других. Бессовестность и ненависть так
набухают и растекаются по миру, что незаметно все
мы начинаем вязнуть в этой трясине.
Из дневника Довженко мне вдруг стало ясно, что
война – это меньше всего следствие геополитики,
а более всего это результат человеческого
нечувствия. Война обнажает зияющий недостаток
любви в этом мире.
Второго апреля 1942 года Довженко записал диалог
фронтового фотографа и воронежского старика
крестьянина:
“– Что вы пишете, что фотографируете?
– Увековечиваем все ваши страдания...
– Может, не нужно?..
– Как это?
– Нужно жить чем-то добрым. Вы нам про доброе
напишите и научите нас доброму и красивому.
Хочется радости хоть капельку.
– Это лакировка.
– Не знаем. Пожалейте нас”.
Этот фрагмент из дневника давно минувшей войны,
мне кажется, лучше всего объясняет, почему мы
сейчас не печатаем в каждом номере сводок с
балканской войны, почему не публикуем, как другие
газеты, страшных кадров. Мы не прячемся от
происходящего, мы просто пытаемся вместе с вами
жить чем-то добрым. И дневники Довженко мы
начинаем печатать сегодня на первой полосе не
потому, что эти дневники о войне, а потому, что они
– о сострадании, о любви, о невидимой тоненькой
ниточке, на которой держится жизнь.
ВЕСНА – ЛЕТО 1942-го 6 марта
Ворошиловград
Когда я вспоминаю отступление, я вижу долгие-долгие
дороги, бесчисленные села, и околицы, и сплошь
женский невыносимый плач... Ой, деточки наши, куда
ж вас гонят? Занесет ли ворон ваши кости до дому?
Увидите ль, найдете ли могилы наши, или втопчут
нас в землю немцы, что и следа не будет на земле?
Отбивали мы у немцев наши села. Полусожженные,
полуразрушенные, опозоренные. Вылезали нам
навстречу наши люди. Вылезали те, кого немцы не
успели или не смогли забрать с собой. Люди не
радовались своему освобождению. Им нечем было
радоваться. Не было силы. Они смотрели на нас
бледные, измученные, и на человеческом лбу лежало
клеймо чего-то такого, что нельзя высказать
никакими словами...
15 марта
Ворошиловград, вагон
Как гнали коров на восток. Как умирали
драгоценные коровы и как плакали и голосили над
ними бабы, вспоминая, как пестовали их.
Он прилетает. Ему нужно бомбардировать свое
село, в нем немецкие части.
Гитлеровцы прикрываются нашими людьми. Люди
кричат в небо: “Стреляйте, не жалейте нас, не
жалейте”.
Записать рассуждение N про культуру, про
тоненькую пленочку, что станет еще тоньше после
гибели многих людей.
– Ну и что же. Погибнет каких-то 50000, и то
второстепенных. Миллионы вон гибнут, и ничего.
– Так эти миллионы, с чего они складываются, – с
тысяч, сотен, десятков.
– А...
И в этом новом “а” послышалось мне что-то такое
холодное, жестокое и бездушное, чего я никогда не
забуду.
2 апреля
У меня был дед, похожий на Бога. И когда я
молился Богу, я видел будто бы портрет деда, а сам
дед лежал на печи и кашлял.
Он был высокий с серыми глазами и тонким
орлиным носом. У него был высокий лоб и спадающие
волной волосы, а борода белая. Он был добрый и
гордый. Он безумно любил хорошую беседу и доброе
слово. Мама почитала его за чернокнижника и
прятала его Псалтырь. Потом она сжигала его по
листочку в печи.
Он был добрый дух луга и рыбы. Он собирал грибы и
ягоды лучше нас и разговаривал с конями.
Народ не хочет чтива про войну описательно-бытового...
Народ нужно возвеличить, и успокоить, и
воспитывать в добре, ибо зла выпало на долю
одного поколения столько, что хватило б на десять
колен. Чтобы упражнения в жестокости, в зле и горе
не ожесточили его душу, не притупили ее, чтобы
радость победы не приспала его чуткость, не
укачала ее в самовлюбленности молодцов от пера, и
стола, и кабинета, и чтобы не забыл он своих
ошибок, и не утратил оптимизма, и не впал в
оптимизма самовлюбленных провинциалов и
застольных говорунов.
Написать новеллу или эпизод... про судьбу и
характер народа, что столетиями утрачивал
интеллектуальную верхушку, кидавшую его по
разным причинам, оставляя народ темным и
неразумным. Про отсутствие верности, про легкую
ассимиляцию и безотцовщину. Про безразличие к
своей старине и истории. Вспомнить только наши
древние памятники, в каком они упадке.
Такую-то неприглядную картину нужно нарисовать,
точную и честную, и подать власти, чтобы после
войны начать по-новому подходить к своему
культурному хозяйству... Неуважение к старине, к
истории народа есть знак никчемности правителей,
вредности их и враждебности интересам народа.
Все равно, сознательно это или нет, ибо не хлебом,
не сахаром и не углем единым будет жить человек в
социализме.
5 апреля
Уже случилось самое страшное, чего я так боялся.
На Южном фронте вместе с немцами есть пленные
украинцы, будто бы из добровольческих батальонов.
Их, конечно, расстреливают, так что и следа от них
не останется. Проклятый Гитлер! Сколько ж народу
сбить с пути и погубить, сколько слез, сколько
будет расстрелов, и какие страшные козыри снова
даются негодяям... вперед на много лет, сколько
поживы для мести и уничтожения народа. На
украинских полях и селах в огне и пламени
решается гигантская проблема мировой гегемонии,
определяется будущность человечества на нашей
безбудущности. Так несчастлива земля наша.
Временами думаю, ой как же много дали мы Гитлеру
для агитации против себя. И что особенно обидно –
в таких вещах, где нечего спорить и где, по
совести говоря, никогда он не должен был иметь в
свою пользу ни на крупицу.
14 апреля
“Потом меня перекинули. Затем я был перекинут.
Потом меня перебросили. Потом я открепился,
прикрепился, связался”.
Перекиданство – великое наше зло. Оно породило
дилетантизм и безответственных поверхностных
лодырей. Перекидывают его, как клок... и он рад, вот
какой послужной список – есть чем похвастаться.
Никто не хотел учиться на историческом
факультете. Посылали принудительно. Профессоров
арестовывали ежегодно, и студенты знали, что
такое история, что история – это пропуск на
погибель.
Продолжение в следующем номере
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|