Добрым молодцам намёк

Как только из обрывков чужих мыслей мы составляем
свое мнение, которое выдаем за лично выстраданное, так необходимость прислушаться к другому отпадает.
Из литературного произведения выхолащиваются те мелочи
и подробности, из которых и ткется жизненное полотно понимания. “Это очевидно”, – с легкостью говорим мы и,
не теряя скорости, несемся дальше.

Восхождение к дословности

Читаем в седьмом классе из знакомого Пушкина. (Я решил начать с текста, который ребята уже проходили в пятом классе.)
На партах листочки со стихами.

Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
“Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?”
Ворон ворону в ответ:
“Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.
Кем убит и от чего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая”.
Сокол в рощу улетел,
На кобылку недруг сел,
А хозяйка ждет милого,
  Не убитого, живого.

Кто-то, наморщив лоб, недоверчиво бурчит. Кто-то, хитро прищурив глаза, напоминает: “Сергей Владимирович, что-то там странное было в этом стихе... Вы не помните?” А Леня просто и категорично выкрикивает: “Да это ж не Пушкин, это баллада!”
Начали с разминки, которая состояла из серии приемов, называемых в драмогерменефтике блужданиями.
Попросил ребят, севших четверками по командам, найти слово, которое в тексте встречается наиболее часто, и написать на доске число – сколько раз оно использовано автором. На доске стали появляться цифры. У одних – семерки, у других восьмерки! Кто прав? Мнения разделились. Когда разобрались, стало понятно, что восьмое (вороная) – родственное.
Потом все составляли в тетрадях перечень упомянутых в повествовании “персонажей”. Полученное количество опять указывали цифрой на доске. Через пару минут в разных местах доски появились пять семерок и одна восьмерка. Сперва подивились случайности совпадения. Потом взялись за восьмерку.
Восьмерка многих возмутила. “Вы, что ли, третьего ворона посчитали?” – засмеялись одни. Встал Стасик, конфузливо подошел к доске и начал стирать. Из его группы кричат: “Не стирай! Пусть будет!” Но Стас уже стер...
Попросил Стаса, коль уж вышел к доске, поработать писцом и записать мнения команд. Группы по очереди называли по одному “персонажу”, а Стас записывал: “Ворон, сокол, ворон № 2, кобыла, богатырь, хозяйка, недруг”.
Спрашиваю его шепотом: “А кто восьмой-то был?” В ответ он шепчет: “Милой”. Я понимающе киваю, а сам думаю: “Вот случай-то”. Но группа не отважилась отстаивать свою восьмерку, и мы продолжили работать.
Следующий важный этап путешествия в дословность – пересказ. У нас он проходил так. Попросил ребят сдать листочки с текстом, а затем написать пересказ в прозе. В пятом классе поэзию мы уже пересказывали письменно. То были стихи из сборника Есенина. Поскольку кое-какой опыт был, ребята по-деловому принялись за работу.
Пересказы создавались все теми же рабочими командами: сообща вспоминали текст, советовались. В одних командах пересказы были всего лишь схожи, в других – переписаны один в один.
Выяснилось, что Вика помнит стихотворение наизусть – к ней ходили за справками, хотя эти справки вряд ли могли кому-то помочь. Ведь при пересказе мы выдаем ровно столько, сколько поняли, сколько приняли за существенное.
При пересказе то, что мы помним, как правило, становится заметным и нам самим, потому что попадает в систему причинно-следственных связей. При пересказе (особенно при его чтении вслух) или при простом устном изложении возникают неожиданные открытия и осознания, делающие исполнение стихотворения вслух увлекательным и неповторимым.

Наконец наступил долгожданный момент читки пересказов.
Жребий пал на Влада:
“Летит ворон к ворону и спрашивает, где бы им поесть, а тот сказал, что в поле лежит убитый богатырь, – как он умер, знает только сокол. Сокол улетел в рощу”.
Класс услышал и загадочно улыбался. Дополнять было еще рано, поскольку по уговору предстояло выслушать еще несколько пересказов.
Жребий пал на Катю:
“Два голодных ворона решили пообедать мертвым молодцем. Кто его убил и как убил, знают сокол и кобыла. Но кобылку украли, сокол улетел. Хозяйка ждет его живого”.
Катя прочитала и ойкнула. В классе засмеялись, Катя тоже расхохоталась на свою “соколиную хозяйку”.
Жребий пал на Никиту:
“Проза.
Ворон ворону:
– Ну? Есть хочешь? А еда-то где? А-а! Вот я-то нашел чем поживиться.
– Ну скорей веди! – не терпится второму. – Что там? Кто убитый? И кобылку увели? И сокол видел?
– Да! На поле богатырь убитый. И кобылу увели. А супруга ждет милого – неубитого, живого”.
Никита читал эксцентрично, чем вызвал общую симпатию, аплодисменты и снисхождение к отсебятине.
Жребий пал на Дашу:
“Однажды ворон прилетел к ворону и спросил, где они могут покушать. А тот ему ответил: “Там, на поле, под кустом валяется убитый богатырь, а знают об этом только конь, сокол и хозяйка. На кобылке недруг уехал, сокол улетел. Хозяйка все знает и ждет другого, не убитого – живого”.
Здесь начались споры, я пустил их как бы на самотек. Большинство утверждало, что хозяйка ждала милого, а некоторые говорили, что другого; первые уверяли, что хозяйка не знала о смерти милого, а вторые – что она была заодно с убийцей. Марта знала текст наизусть и во всеуслышание категорично процитировала: “Знает... да хозяйка молодая!” Ребята попросили вернуть листочки со стихотворением. Споры могло решить только дословное чтение, в которое они и погрузились.
“А-а-а, теперь понятно!” – летало из одного конца класса в другой.
Но что и кому стало вдруг понятно?
“Сергей Владимирович, они сговорились, а муж на охоту уехал, а тот его под кустом ждал, сокол охотничий был, а она этого и ждет, пока он убьет мужа-то и вернется...” – выпалила Тамара. Тамара про сокола теперь поняла, а про жену уже давно... Наступила неожиданная пауза. Все как-то задумались.
– Смотрите, вот... – Тамара начала читать свой пересказ: “Ворон прилетел к ворону. Ворон ворону кричит: “Где бы нам отобедать? Где узнать об этом?”
Второй отвечает ему: “Я знаю, где нам можно пообедать. В поле под деревом лежит убитый богатырь. Никто не знает, кто его убил, кроме сокола. Знает еще его кобылка и жена. Сокол улетел, кобылу увели, а хозяйка ждет другого”.
И казалось, что всем стало все понятно. Но учителям полезно помнить, что так не бывает, что это иллюзия. Не забывал об этом и Пушкин.

Картины декламаций

Настало время публичных чтений.
Есть особо одаренные ребята, которым не доставляет труда читать стихи так, что другим интересно слушать. Но большинство нуждаются в особом сочувственном внимании. А кое-кому декламация вовсе не дается. И здесь главное – не перегнуть палку, не вынудить ребят кривить душой, выдавая вычурное прочтение за свою интерпретацию.
Желающих читать вслух у нас всегда достаточно. Многим не терпится быть услышанными. Читает один, другой... Чтецы рубят строки, торопятся, тарабанят. Некоторые пытаются читать с выражением, но больше “выражаются”, нежели выражают.
И я, вспомнив про реплику в самом начале нашего пушкинского урока, предложил им заняться чтением былин, благо по программе они нам предписаны. Мы отложили “воронов” и, открыв былины, приступили к состязанию в медленном чтении (см. статью В.Букатова в “ПС” № 113 от 21.11.98), чтобы позже вернуться к Пушкину.

На следующем уроке снова “Ворон к ворону летит...”. Я попросил ребят читать по цепочке – друг за другом, выполняя в прочтении два задания: во-первых, сохранить рассказчика, а во-вторых, удержать “былинность” повествования.
Всегда трудно в классе читать одно и то же в течение одного урока. Поэтому появляются в школьной практике зачеты, когда после уроков выстраиваются очереди учеников, чтобы “сдать” учителю то или иное стихотворение. Но подобной практики можно избежать. Я предложил детям по ходу прослушивания очередного исполнителя нарисовать эскиз иллюстрации к тексту.
Началось иллюстрирование под певучее былинное чтение, а для кого-то наоборот – чтение под иллюстрирование. Нужно сказать, что ребята преобразились: читали вдумчиво, со знанием дела, а главное – по-разному, ведь рассказчики разные.
Пока читали и рисовали, ко мне подошел Сергей и тихонько сообщил:
– Посмотрите, здесь одно предложение, – и он указал на третье четверостишие: – Хозяйка-то знала.
Я искренне подивился находке.
Значит, все же не всем было понятно Тамарино открытие. Сережка только теперь и вполне самостоятельно увидел то, что на прошлом уроке увидели многие.
Иллюстрации получились разные. В некоторых был явно заметен рассказчик.
Были рисунки с ответом на вопросы “про что?”, “когда?”, “где?”, некоторые искали рассказчика, были и просто формальные рисунки с перечислением деталей или упомянутых “действующих лиц”. Но главное – появились суждения типа “это стихотворение о женском коварстве”, или “животным – главное поесть, им безразлично человеческое страдание”, или “все же это баллада”. Ребята пришли к своим прочтениям воронов. Некоторые отважились читать на весь класс.
Но тут возникла проблема с озвучиванием прямой речи. Говорят, у пушкинских редакторов часто возникают вопросы по авторской пунктуации. Оказалось, что в одном из собраний сочинений А.С.Пушкина в этом стихотворении вовсе нет кавычек и тогда получается, что последняя строфа принадлежит ворону, а не рассказчику, что и было отражено в одном из чтений.
Последняя строфа вообще оказалась решающей, поскольку в ней заключено отношение к событию. Кто-то ее читал упрекая, кто-то – удивляя, а кто-то – и вовсе ободряя.

В тексте использован рисунок семиклассника